Грани ненависти
Шрифт:
– Осада была недолгой, сценарий захвата власти – коротким. Враги ударили сразу по Большому острову, сердцу Архипелага. Мою мать, вдовствующего владыку и всех, кто не пожелал присягнуть на верность завоевателям, захватили в плен и прилюдно обезглавили. Хоть остальные острова и народ еще пытались оказать сопротивление, конец был близок и однозначен.
Аббас, заморский царь наложил лапы на все, до чего мог дотянуться. Архипелаг стал колонией восточного царства. Разгромленной, поставленной на колени колонией. Но людям свойственно приспосабливаться, смиряться, выживать и возрождать. Не смотря на жесткость и алчность, Аббас оказался мудрым царем. Недаром
Потому восточных ставленников на высоких посадах и должностях было минимальное количество. И то они выступали больше как наблюдатели, нежели контролеры. Аббас создал Сиртрат, куда должны были входить главы семей всей элиты островов, а номинально трех. И соответственно три сиртингина – правители округов. И если на Северном и Западном проблем не возникло, и претенденты были назначены достаточно быстро, то вот с юго-восточным Большим островом появились проблемы.
Никто не решался занять должность сиртингина, Главы Сиртрата, который чуть что случись, должен был головой отвечать перед Аббасом. А уж как показывало время, мудрый царь умел подкопаться и найти, за что эту самую голову снять. Причем, не только с виновника, а еще и с кого-нибудь из его ближайшего окружения. Чтоб другим неповадно было лукавить, собственную армию собирать, из казны себе отсыпать или поднимать народ на восстание.
Тирания тиранией, но претенденты держались недолго. Смена властителей юго-восточного округа стала раздражать и самого царя. Своих верных людей было жалко, а очередную процветающую колонию хотелось. Как там на самом деле было, я не знаю, но только Аббас проведал про историю с незаконнорожденным ребенком. К тому моменту как меня отыскали, я уже и сам знал ее. Мне было четырнадцать, когда отец, умирая в лихорадке, рассказал, кто мы с ним на самом деле.
До того момента я никогда не испытывал ненависти к кому бы то ни было. Но тогда я искренне радовался той участи, что постигла моего так называемого деда. Боги отплатили ему за содеянное. Правда, матери они меня тоже лишили.
Сироте деваться некуда. Некоторое время я пытался перебиваться сам, пока однажды охотники за прибрежными акутами не набрели на мой дом. Остались у меня на некоторое время до окончания промысла. Слово за слово – раззнакомились. Тогда я, наивный мальчишка, не видящий жизни и плохих людей, питающийся слухами и сплетнями, что иногда долетали до нашего утеса из соседних деревень, мало что знал о происходящем на Архипелаге. Да, война. Но теперь ведь вроде мир. Мудрый Аббас хоть и жесткий царь, но все же не предал наш край разорению, а пытается наладить жизнь на Архипелаге. Обмолвился словом о матери, отце. А утром проснулся связанным по рукам ногам.
Заполучить того, кого ищет сам царь, оказалось намного выгоднее, чем ценные меха редких акутов. Потому меня в скорости доставили по назначению. Характер мне ломали долго, десятки раз я пытался бежать от дворцовой жизни, учителей, кажущихся непосильными обязанностей. Сотни раз был наказан нещадным образом за дерзость и свободолюбие.
Аббасу нравилось наблюдать за процессом. История с бастардом, из которого хотят сделать сиртингина, веселила его. Не поверишь, сколько раз я искренне клялся богам, что убью его. Но однажды пришло понимание, что смысл не в этом. Смысл в том, чтобы СТАТЬ СИРТИНГИНОМ. И не просто таковым: а умным, если надо – хитрым. Поднять Архипелаг
И я искренне надеюсь, что мне это удается, дочка. – Варл взял девушку за руку. – Да, мы все еще зависимы и по большому счету уязвимы перед Востоком. Нет на островах ни одной семьи, что не пострадала от вторжения тогда. Но сейчас, кроме податей и налогов – пусть больших, но все же – Архипелаг обременяет только статус колонии. А сейчас еще и ты…
– Что я? – девушка напряглась.
– Ты – залог мира, Дайон. Залог покоя для всего Архипелага.
– Не поняла. – Сердце забилось неприятно сильно, и Дайон могла поклясться, что его слышно.
– Ты выйдешь замуж за Аласкара, сына восточного царя.
Глава 5
После того, как Варлу удалось привести дочь в чувство, Дайон посмотрела на него мутными глазами. Не вставая с песка, все пыталась прогнать наваждение: слова отца эхом звучали в голове, четко повторяясь, как в кошмаре. Все пыталась осмыслить сказанное, но оно никак не ложилось на ум, не воспринималось, как нечто здравое и естественное.
Все ее существо протестовало и орало в дикой истерике. И неизвестно, чего внутри было больше: замешательства и стыда? Ведь ее будущий муж даже не удосужился организовать брак по договоренности, ввиду невозможности своего присутствия на Архипелаге и, по сути, бросил ее у священной арки. Или страха перед могущественным тестем, который в свое время безжалостно подмял под себя ее родину и стал причиной невзгод и горя многих семей на островах? Как? Как ТАК можно?
– Это я. Это все я виновата. Я отреклась, я предала веру. Простите меня! Верните все назад, оставьте, как есть. Я пойду в храм, буду служить… Сивея, Дарт, Ворус, явите сострадание и милость свою…
Сиртингин не на шутку испугался, подумав, что у дочери от сильного потрясения начался бред, и она повредилась рассудком. Он ведь так берег, так хотел сберечь свою маленькую синеокую Дайон. Хриплым голосом крикнул телохранителям. Те прибежали через пару мгновений, едва не свернув себе шею на склоне.
– Воды! Дайте воды!
Половина фляжки ушла, прежде чем взгляд Дайон приобрел что-то более-менее осмысленное.
– Поедем домой, милая. – Варл помог дочери сесть, бережно поддерживая под плечи, гладил дрожащие руки. – Поедем.
– Нет. Домой не надо. – Девушка растерла онемевшее лицо, встряхнула головой. – Позволь остаться, отец.
Голос дрогнул:
– Может, это последние дни, когда я вот так…
– Ты же знаешь, я не смогу уйти.
– Сможешь. – Неожиданно твердо заявила Дайон. – И уйдешь. Езжай домой, отец. Успокой маму. Мне нужно время, чтобы придти в себя. Когда буду готова – вернусь.
Синие глаза смотрели трезво. Слова звучали убедительно и веско. И у сиртингина немного отлегло от сердца.
– Пообещай мне…
– Клянусь! – опустила глаза. – Я не сделаю ничего из того, за что мне было бы стыдно, а вам с мамой горько и больно. Если тебе так будет легче, можешь оставить своих ребят. Пусть будут со мной все время, что я проведу в бухте.
Варл обнял дочь:
– Девочка моя. Если б я мог! Если бы только мог сделать хоть что-нибудь…
– Я знаю, отец. – Уткнулась ему в плечо, стараясь подавить рвущиеся наружу слезы. – Я знаю.