Грани ненависти
Шрифт:
Хотелось пить. И то ли она сказала об этом вслух, то ли мысли действительно материализуются, если очень захотеть, но в рот полилась жидкость. Терпкая и чуть теплая, оставляющая на небе и языке привкус ржавого железа. Фу, гадость! Несколько глотков отняли последние силы. Хотя еще мгновения назад казалось, что их много.
Снова закрыла глаза.
Тихие голоса, в которых смутно узнавался мамин. Влажная холодная тряпка на лбу. Запахи еды, впрочем, сейчас провоцирующие на тошноту. Вроде все хорошо. Единственное, что очень беспокоило, так это вопрос: сколько времени она вот так вот отлеживается и убрался ли Аббас с Архипелага?
– Мама…– глосс как у портового пропойцы. – Аббас?
Тряпка со лба пропала, зато ее место заняли дрожащие мамины ладони. Дайон не видела, не слышала даже, но чувствовала, что женщина плачет.
– Все хорошо. – Так хотелось успокоить ее. Снова открыла глаза, и на этот раз понадобилось немного времени, чтобы сосредоточить взгляд на матери. Та торопливо стерла слезы и облегченно улыбнулась.
– Аббас еще здесь? – слова терлись о горло, как песок о ржавчину.
– Здесь. Но, как оказалось, это не он, милая. – Адалия кивнула кому-то, и на мгновение солнечный свет померк. Это начальник охраны вошел в пещеру и заслонил вход широкими плечами.
– Госпожа?
– Расскажи, что узнал.
Мужчина подошел ближе и опустился на
– Мы ходили на разведку в город. Там говорят, что царь убит. И убит кем-то с Архипелага. А кровную месть теперь вершит его сын – твой жених, госпожа…
Мысленно застонав, Дайон отвернулась. Недаром она когда-то хотела намотать кишки царевича на меч, недаром противилась свадьбе. Чтоб за такого зверя? За недоумка, что, не разобравшись, натворил такое? Да никогда!
– Он еще здесь?
– Да, госпожа. Но не волнуйся – припасы мы все-таки донесли. И некоторое время еще продержимся. – Помялся немного и добавил. – Я Квар, твой верный раб теперь. Спасла и ребят моих, и меня. И в огонь, и в воду за тобой пойду!
Дайон ухмыльнулась без иронии:
– В огне мы уже побывали. Давай без воды обойдемся.
Охранник кивнул и, взглядом спросив у Адалии разрешения, вышел из пещеры.
Через два дня Дайон села. Еще через день встала и, игнорируя протесты матери и темноту в глазах, стала потихоньку расхаживаться. Первое время пляж качался под ногами, одышка от слабости сводила с ума, но морской воздух, молодой организм и желание сопротивляться обстоятельствам делали свое дело. Рана уже не болела так сильно, лишь отдавалась колющей болью при неосторожном движении да потихоньку ныла, когда вечером на холмы опускался туман.
…А через неделю отряд восточных солдат, патрулирующих побережье на небольшой галере, обнаружил лодку, пристроенную у приморских валунов…
***
Утро ясное и тихое. Только крики жадных чаек и неторопливый шелест волн. Спокойный и мощный, способный унять, укротить бушующие мысли, заставить по-другому воспринимать окружающее: не так остро, как приходится. Ведь все тленно и недолговечно в этом мире.
Конец ознакомительного фрагмента.