Грани Обсидиана
Шрифт:
– Тебе… понравилось?
Ну неужели не почувствовала?! Он ухмыльнулся:
– О да! Можешь целовать меня, когда, где и сколько угодно!
На следующий день мальчишки подрались. Хорошо, что сегодня была очередь Ольвина ходить дозором – а то бы еще неизвестно чем закончилось. А так Бэрин расцепил вопящий, ругающийся и рычащий клубок, утер разбитый нос Рыжику, промыл прокушенную ладонь Дэвина. Целую четверть часа пацаны бродили друг от друга в отдалении, поглядывая хмуро, потом как-то незаметно оказались вместе на берегу и
– Ну что, вроде все идет неплохо, да? – заметил Бэрин, присаживаясь рядом с Интой. Она взглянула на него странно виновато:
– Да. Но, знаешь, мне как-то не по себе…
– Никак не можешь привыкнуть к его виду?
– Не то чтобы…
– Тогда что?
– Понимаешь… я просыпаюсь, а он сидит рядом с постелью – и смотрит на мой живот. – Точно защищаясь, она положила на живот руки. – И днем – я замечала… Как будто… он… разговаривает с ними…
Бэрин почувствовал, как у него поднимается загривок.
– Думаешь, он колдует?
– Да. Не знаю… но мне кажется, они ему отвечают.
Он сорвался с места.
– Я поговорю с Лиссой!
Лисса сначала не поняла, потому удивилась:
– Ну да, а что в этом плохого? Я же говорила, Рыжик любит детей.
– То есть он на самом деле может общаться с ними? Еще в утробе матери?
– Да. Он рассказывает, что вокруг происходит. Успокаивает, когда они волнуются. Если что-то с ребенком не так, он поймет это еще раньше матери…
Бэрин представил звереныша в роли повитухи и содрогнулся.
– Скажи ему, чтобы держался от Инты подальше! Она нервничает.
Лисса смотрела хмуро. Проворчала:
– Я скажу, хотя мне будет нелегко объяснить, чего вы все так его боитесь.
Волки все-таки… странные. Боятся маленького мальчишки, когда могут переломать ему хребет одним ударом лапы или запросто перекусить пополам! А Инта вроде бы приехала нам помочь, а сама сторонится и меня, и Рыжика. Чем мы можем ей навредить? Рыжика всегда звали, когда у кого-то должны были родиться крупные дети или что-то шло не так.
Я постаралась объяснить брату, что здесь другие порядки: вроде запомнил, что следует держаться от женщины подальше. Хотя сейчас все его мысли были заняты новым другом и бесконечными играми. Еще бы – целую зиму провести в норе, видя изредка только меня или Птицу… И одичаешь, и озвереешь.
Приезжие Волки со мной не общались, хотя и я чувствовала, что за мной наблюдают неусыпно. А я так же пристально приглядывала за Ольвином: что взбредет в голову нервному папаше?
Поэтому, когда однажды тот со смущенно-сердитым видом кликнул Бэрина и Волки отправились в лес, я тут же все бросила и побежала следом. Ольвин собирался прогнать меня, но Бэрин сказал:
– Идем, только тихо.
Ольвин оскалился, раздраженно указывая рукой, и Бэрин раскрыл рот. Я увидела на поляне Волчонка и Рыжика. Волчонок был очень крупным, лобастым, толстолапым. Вывесив от усердия язык, он следил за Рыжиком. Я не поняла, что Волков так поразило – ведь Рыжик просто учит Дэвина мышковать. Пока получалось плохо. Ага, поймал!
И
– Спокойно!
Лапы у Волчонка подогнулись еще больше, он прижался к земле и заскулил. Когда отец подошел, быстро перевернулся брюшком кверху. Взрослый Волк его тщательно обнюхал, схватил за шкирку и встряхнул – Дэвин покорно болтался у него в пасти, лишь жалобно вякая…
Но Рыжик!
Рыжик – шерсть дыбом, уши прижаты – кинулся к Волку, тявкая и подвывая! Прыгал то с одной стороны, то с другой, норовя вцепиться тому в морду. Размахивал лапами, скалил зубы и наскакивал, наскакивал… у меня даже в глазах зарябило. Волк не то чтобы испугался – опешил. Замер с волчонком в пасти; тот висел покорно, косясь круглым глазом. Волк попытался отмахнуться мощной лапой, Рыжик увернулся и затявкал еще яростнее. Когда он наконец то ли когтями, то ли зубами умудрился выхватить из волчьей шкуры клок шерсти, Волк опустил детеныша на землю. Подставив плечо, ловко свалил Рыжика на землю, развернулся и ушел в кусты.
Ольвин начал одеваться, не глядя на нас. Бэрин, по-прежнему меня удерживающий, трясся от смеха. Пробормотал:
– Как этот лисенок тебя уделал, а? Бедный папочка, не дали задать сыну трепку!
Ольвин хмыкнул, мазнул по мне смущенным взглядом и ушел. На поляне Волчонок тоже поспешно одевался, объясняя Рыжику:
– Мне нельзя пока перекидываться, понимаешь? Отец запретил. А ты такой храбрый!
Храбрый Рыжик сидел, широко расставив лапы и часто дыша, – тоже в себя приходил.
– Вы оба храбрые, – выдохнул мне в ухо Бэрин. – Смешные, рыжие и храбрые!
Я поежилась – его дыхание щекотало кожу, и оттого по телу пробегали мурашки. Бэрин, и не думая отпускать меня, поцеловал в ухо. Я вздрогнула, и Бэрин тихо засмеялся. Скользнул пальцами по шее, рука покрепче обхватила меня поперек груди.
– Х-хорошо…
Мальчишки вышли на нас через кусты и остановились. Бэрин медленно, нехотя разжал руки. Рыжик хотел что-то сказать, но Дэвин дернул его за руку:
– Пошли! Они тискаются. Со взрослыми это бывает.
Мы проводили их взглядами.
– Тискаются? – повторила я. Бэрин улыбался, глядя мне в глаза:
– Ну да. Мне нравится тебя трогать. Если это и тебе нравится, все прекрасно…
Я молчала. Улыбка медленно таяла на его губах. Бэрин пробормотал – виновато:
– Ладно. Пошли, приглядим за твоим рыжим братцем – как бы он не загрыз бедного Ольвина.
Я представила, как маленький Рыжик вцепляется в матерого рослого Волка. Смешно, да.
Бэрин шел впереди, отводя и придерживая ветки. Я глядела в его широкую спину. Мне тоже хотелось касаться его. Гладить крепкие плечи, запустить пальцы в отросшие темные волосы. И – да, мне нравилось быть в его объятиях, нравилось ощущать на своем теле его руки… знать, что он, такой сильный, не хочет причинить мне боль.