Граница надежд
Шрифт:
«Необходимо все завершить сегодня, еще сегодняшней ночью нужно выяснить абсолютно все. Образовалась брешь. Это наш просчет. Мы должны ее закрыть; если придется, — даже своими телами. Не сожалею ни о чем. Мне легко, когда есть цель, когда ясно, что нужно делать», — думал он.
По обеим сторонам дорожки, которая вела к дому Щерева, цвели хризантемы. Огнян замедлил шаги.
Наружная дверь оказалась открытой, в холле, на первом этаже, стояла тишина и веяло прохладой. Огнян на мгновение остановился. Попытался восстановить в памяти тот день, когда сюда переехал Симеонов. Тогда они провозглашали
«Ядерный удар будет нанесен внезапно, неожиданно, и это будет самым страшным. Наша задача состоит в том, чтобы не допустить этой внезапности...»
Огнян Сариев взбежал на второй этаж и без стука открыл дверь в одну из комнат. Он очень удивился, увидев Симеонова, одетого по-домашнему, немного похудевшего и словно бы ставшего меньше ростом. Всего лишь сутки назад Симеонов весьма уверенно держался на ногах, а теперь он стоял у окна с рюмкой ракии в руках и смотрел на Сариева тупо, со смирением животного, пойманного в капкан.
— Не бойся! Я не собираюсь в тебя стрелять, — сказал, входя, Огнян. — Слишком много будет для одного дня. — Он взял бутылку с ракией и налил в рюмку, стоявшую на столе. — За твои успехи!
— Я не позволю, чтобы ты меня провоцировал! — Симеонов следил за ним широко раскрытыми глазами. — Не позволю! — Рюмка дрожала в его руке, и он даже не заметил, что пролил ракию на рубашку и брюки.
— Позволишь ты или нет, это меня не интересует, — тихо проговорил Сариев. — Я пришел тебе сказать, что я свободен и всегда буду свободным.
— Ты слишком торопишься, — опомнился Симеонов. — Возмездие есть, и оно всегда будет! — Заметив, что Огнян приближается к нему, он прижался к стене. — Не смей! Я еще докажу, да, да, я еще докажу, кто предатель, а кто нет, кто подлец, а кто нет. Я докажу...
— Жаль мне тебя! — с горечью продолжал Огнян. — Человеческая жизнь коротка, а ты хочешь, чтобы твоя жизнь прошла в напрасных усилиях...
— Ты лучше подумай о себе.
— О себе мне нечего думать, — тряхнул головой Сариев, словно стараясь освободиться от кошмара. Налил ракию и в рюмку Симеонова. — За Тинкова, который достойно встретил смерть. Пей!
Симеонов залпом выпил ракию, даже не взглянув на Сариева. Испугался блеска в его глазах.
— Скоро я вернусь в полк, — продолжал Сариев. — И запомни: как только вернусь, отдам тебя под суд за подстрекательство солдат к недовольству! Хочу, чтобы у нас все было начистоту и чтобы ты потом не говорил бы, что я свожу старые счеты.
— Да как ты смеешь! — снова сделал попытку защитить себя Симеонов, но вспомнил слова полковника Ралева, вспомнил, почему его отослали домой в такое время. Вспомнил и понял, что сопротивление бессмысленно.
— Мне нужен Кирилл! — Голос Огняна заставил его вздрогнуть, и в сознании Симеонова всплыли какие-то отрывочные воспоминания.
— Тебя прислали, что ли? — успел спросить Симеонов, но Огнян его не понял. Откуда-то снизу послышались тупые удары, от которых задребезжали стекла в окнах.
— Любой ценой его надо отыскать. Помоги! — Сариев посмотрел на
— Довольно! — прохрипел Симеонов, объятый страхом перед завтрашним днем. — У меня нет ничего общего с ним. Все произошло случайно. У меня наболело на душе, а Щерев мне сочувствовал. Много мудрости было в его словах, много силы. Разве мог я предполагать, что через столько лет после победы...
Сильный треск заставил их обоих прислушаться. Огнян зарядил свой пистолет и бросился во двор. Входная калитка оказалась широко распахнута. Сариев обежал весь двор, но никого не обнаружил. Инстинкт ему подсказывал, что тот, кого он ищет, где-то рядом, но... В дверях он столкнулся с Симеоновым. Отстранил его с дороги и спустился по витой лестнице в подвал. Несколько ламп освещало каменные стены. Выбитая дверь лежала на земле. Сариев остановился. Его поразила странная обстановка этого маленького подвала. Лампа-прожектор, железные скобы, намертво прикрепленные к полу, кнут, огромный замок и пятна крови.
Он медленно подошел. На маленьком столике белел клочок бумаги:
«Если я погибну, ты погибнешь тоже. Ты соткан весь из злобы, бессилия, поэтому так бесцеремонно убиваешь людей. Но запомни: если я останусь жив, то убью тебя, убью за то, что ты оскверняешь память моей матери и моего отца, оскверняешь всю мою жизнь. Только такие, как Симеонов и ему подобные, могут тобой восхищаться, потому что они глупые люди».
Холодная дрожь охватила Огняна. Он услышал за своей спиной дыхание Симеонова и обернулся.
— Мы его упустили! — прошептал Сариев и засунул бумажку в свой карман.
— Я ничего не знал! Даже и не допускал... — повторял перепуганный Симеонов, готовый сделать все, лишь бы на него не пало еще большее подозрение. — Дай мне эту бумажку, только бумажку дай мне, и я буду верным тебе до конца своей жизни!
— Ну до чего же ты жалкий человечишко! — промолвил Огнян, положил пистолет в карман и взбежал по лестнице. Пока Симеонов добирался до сада с хризантемами, Сариев уже бежал за городским автобусом. Он вскочил в него на ходу и лишь тогда перевел дух.
«Я его найду, любой ценой найду!» — решил Огнян и опустился на свободное место. Его тошнило.
Все дороги для Венеты оказались закрытыми. У нее уже не было дома, потому что он принадлежал Павлу. Сильва — дочь Велико, значит, Венета осталась и без подруги. Арестовали отца, а свою мать она никогда по-настоящему не любила. Оставался только Кирилл, один-единственный человек, насколько близкий, настолько и далекий, насколько родной, настолько и чужой. Она осознала это, когда шла через виноградник отца. Венета осталась в полном одиночестве, хотя прежде часто мечтала об этом. Она была свободна от всяких обязательств, но не могла этому радоваться, не могла всецело отдаться своей любви к Кириллу. Она не находила в себе сил разобраться в том, что принадлежит ей и что другим. Все обрушилось на нее одновременно: и любовь, и осознание необратимости времени, и всевозможные невзгоды. Она искала тени, как высушенный солнцем цветок, чтобы сохранить для новой жизни хотя бы свою сердцевину.