Граница нормальности

Цыбиков Ч.

— Что, прямо вместе так говорят? — спросил он.

— Нет, по отдельности.

— А вот сходил бы на родительское собрание, — вернулась из кухни жена. — Раз уж решил заняться воспитанием Ивана.

— Я и так регулярно хожу на родительские собрания! — сказал Пинтусевич-старший, держась за сердце.

Жена пристально посмотрела на Пинтусевича-старшего.

— Да! — сказал Волемир Мефодиевич, — Регулярность, Эльвирочка, она ведь разная бывает!

— Раз в четыре

года?

— Да! — драматично сказал Пинтусевич. — Олимпиады, например, проходят раз в четыре года! То есть регулярно!

— А раз в сто лет наступает новый век, — солидно сказал Иван Пинтусевич. Родители посмотрели на сына. Сын исчез.

— Кстати, о регулярности, — сказала супруга.

— Лучше о сыне, — быстро сказал Пинтусевич.

— Прекрасно, — сказала Эльвира Васильевна. — Как раз кончается восьмой год учебы нашего сына. Так что пора! Завтра в семь.

И вышла из комнаты.

— Нифига себе попил чаю, — горько сказал Волемир Мефодьевич и включил телевизор.

* * *

— А вас, Волемир Мефодьевич, я бы попросила остаться.

Учителя, сидевшие на первом ряду, внимательно смотрели на Пинтусевича, стоявшего у доски. Тому вспомнились школьные годы, и он немедленно принял позу несправедливо обиженного подростка: одна рука в кармане, нос — вверх, глаза — в пол, ботинки — не чищены, весь вид выражает готовность нахамить.

— Волемир Мефодьевич, — блистая очками, начала Нина Ивановна. — Я как классный руководитель Ивана обязана вам сказать.

Она сделала паузу, прижала обсыпанный мелом рукав к сердцу и продолжила.

— Мы все понимаем, у Ивана тяжелая наследственность. Мы знаем, что его прадед и дед были клоунами.

Бамц! — щёлкнуло в голове Волемира Мефодьевича.

— Мы знаем, что в молодости вы не раз сбегали из дома, не желая подвергать себя этим унизительным репетициям, Эльвира Васильевна нам про это много и подробно рассказывала.

— Но! — Нина Ивановна задрала вверх указательный палец. Волемир Мефодьевич заворожено посмотрел на него, машинально отметив про себя, что на кончике пальца — чернильное пятнышко в форме звезды. Нина Ивановна с силой бросила руку вниз, грозно сверкнули очки, и Волемир Мефодьевич вздрогнул.

— Нам небезразлична судьба мальчика, и мы обязаны принять меры!

— А что собственно случилось? — осторожно спросил Пинтусевич-старший. Чувствовал он себя как канатоходец, идущий над ареной с голодными львами. Вспомнился семьдесят девятый год, Ташкент, жара, голые животы, Валентина Пискунова, каучук-блонд, он сам с биноклем в руке в кустах возле арыка.

— Ваш сын вопиюще несерьёзен.

Учителя дружно

кивнули, подтверждая сказанное.

Бамц! — щёлкнуло снова. А слова сами собой сложились в вопрос.

— Да вы что?

— На уроке химии он показывал пародию на директора школы!

— И что похоже?

— Да! Иван показывал нам эту пародию в учительской … — учителя хихикнули, — по многочисленным просьбам педколлектива.

— А-а-а…

— Я выходила! — упреждая вопрос Пинтусевича-старшего, торопливо сказала химичка. — У меня заболел желудок. А ношпу я забыла дома. А в медпункте как назло никого не было…

— Мы это уже слышали, — сказала Нина Ивановна. — А на физкультуре?

— Я не хожу на физкультуру, — оскорблено сказала химичка.

Педагоги посмотрели на неё. Она покраснела и пересела на второй ряд.

— А что на физкультуре? — деревянным голосом спросил Волемир Мефодьевич.

— Бежали три километра и ваш сын крикнул «Кто последний — тот козел». Все бы ничего, но физкультурник тоже побежал! В его-то возрасте!

Учителя снова хихикнули.

— И что?

— И все! Прибежал последним! А фамилия у него Сайгаков! Каково?

— А что он играл на новогоднем концерте? Вы знаете, что он играл на новогоднем концерте?

— Что? — механически спросил Пинтусевич.

— Эминема! На скрипке! — гневно сказала Нина Ивановна. — И что самое страшное — ему подпевали! Старшеклассники!

— Какой ужас, — сказал Волемир Мефодьевич. — Кто это?

— Легендарный рэпер, — сказала англичанка.

Пинтусевич-старший напрягся, пытаясь соответствовать, и произнёс:

— Вау.

Англичанка встрепенулась и быстро глянула на Волемира Мефодьевича.

— Алла Петровна, кстати, тоже подпевала! — с укоризной глядя на Пинтусевича, пресекла её классная руководительница.

Англичанка густо покраснела и сказала:

— У Эминема было очень тяжелое детство. И он симпатичный

Последнее предложение — почти шепотом. Затем, роняя, поднимая и снова роняя какие-то мелкие предметы, молча села рядом с химичкой.

* * *

Домой Пинтусевич вернулся задумчивый. Спал плохо, а утром встал с твердым решением сходить в музыкальную школу.

* * *

— Как хорошо, что вы к нам пришли!

Сама по себе фраза была хороша. Волемиру Мефодьевичу не понравились интонации: было в них что-то каннибальское.

— Мы все понимаем, — сказала Эмма Аскольдовна, и в голове Пинтусевича-старшего началось что-то вроде гудения. Перед щелчком. — У мальчика неблагоприятные гены.