Граница
Шрифт:
"Ты не пробовала".
"Пробовала".
Он обнял её лицо руками. "Нет", сказал он. "Не так, как тебе нужно".
"В смысле?"
Он провёл рукой по её груди, и как будто строй муравьёв пробежал через её тело, собрался у её диафрагмы, начал расти.
"Доверься мне", сказал он.
Воре раздел её. Ощущение в диафрагме было чем-то, чего она никогда ещё не испытывала, как будто неиспользуемая ранее часть её тела пробудилась. Когда он снял рубашку и майку, она прижала лицо к его обнажённой груди и заметила у себя внизу колеблющееся, пульсирующее ощущение.
В
Сильнейшее возбуждение ощущалось выше, чем то место, которое она считала своей вагиной. Она попыталась нащупать его, но не нашла отверстий. Ощущение было верным: она выворачивалась наизнанку.
Рука Воре прикоснулась к ней. "Теперь понимаешь?"
Она качнула головой. Кровать заскрипела под тяжестью тела Воре. "Иди ко мне", сказал он.
Она легла на него. Он нежно направил её, она вошла в него. Кровать издала жуткий звук, Тина отодвинулась, затем вновь налегла. Она ощупала его грудь. Блаженство от её новой части тела было поразительным. Подобным фантомным болям, только наоборот. Удовольствие исходило из того, чего не существовало.
Но как? Как?
Но вскоре, это перестало её беспокоить. Она перестала думать. Она налегла на него и вонзилась в его влажную, мягкую темноту. Воре застонал, схватил её за промежность, погладил шрам, отмершую кожу. Они больше не были мужчиной и женщиной, но были двумя телами, нашедшими друг друга во тьме. Разделяясь, воссоединяясь, качаясь на волнах друг друга, до тех пор пока белый свет не пролился сквозь её тело под спазмы и сокращения её чрева, и она закричала, когда пылающие букашки вылетели из неё и вошли в него.
Он зажёг свечи. Тина лежала на кровати, чувствуя, как её половой орган расслабляется, исчезает в ней. Когда Воре нажал на её груди, они некоторое время помедлили, а затем тоже втянулись внутрь неё.
Она посмотрела на его спину. Огромный, искривлённый шрам внизу спину казался тёмно-красным при свете свечи. Она потрогала его средним пальцем.
"Я не знала", сказала она.
"Да", ответил он. "Это было очевидно".
"Почему ты ничего не сказал?"
"Потому что...", его рука проскользнула медленно по её телу. "Потому что не был уверен, что ты захочешь узнать. Я к тому, что ты построила себе жизнь. Адаптировалась к человеческому миру. Ты многого не знаешь. А много чего и не захочешь узнать. Если собираешься продолжать жить как жила раньше".
"Я не хочу так продолжать".
"Нет".
Она думала, он продолжит. Скажет ей что-то. Но он вместо этого глубоко вздохнул и согнулся в неудобную позу так, чтобы лечь лицом ей на живот. Вскоре он начал дрожать, Тина подумала, что ему холодно. Она наклонилась натянуть на него покрывало, но поняла, что он плачет. Она погладила его волосы. "Что случилось?"
"Тина"... он впервые обратился к ней по имени. "Нас не так много осталось. Для тебя будет лучше, если ты...
Она смотрела в потолок и продолжала гладить его волосы. Изоляция в коттедже была не очень: на сквозняке пламя от свечей колыхалось и мерцало, приводя в движение тени на потолке. Жизнь повсюду.
"Ты держал здесь ребёнка". Его тело напряглось. "Не так ли?"
"Да".
"Кто он? Где сейчас?"
Он поднял голову и сполз и устроился на полу возле кровати. Встав на колени, уставился внимательно в её глаза.
Она могла просто встать и уйти, прямо сейчас. Вернуться в дом, принять горячий душ, выпить несколько бокалов вина, пока не уснёт. Завтра он уедет. Роланд вернётся. В понедельник на работу. Она может продолжать жить в этом -
вранье
– благополучии, которым была её жизнь до сего часа.
Воре встал на ноги и открыл шкаф. Переложил кучу полотенец на верхнюю полку. Вытянулся и достал картонную коробку размером с две обувные. Тина натянула на себя покрывало. Голова Воре едва не упиралась в потолок, он возвышался над ней с коробкой в руках. Она закрыла глаза.
"Он мёртв?", спросила она.
"Нет. Но это и не ребёнок".
Тина ощутила, как прогнулась кровать, когда Воре сел рядом. Услышала, как открывается застёжка коробки. Едва слышимый плач. Она открыла глаза.
Внутри коробки на постели из полотенец лежал крошечный младенец около двух недель от роду. Хрупкая грудь поднималась и опускалась, Воре погладил ему голову указательным пальцем. Тина наклонилась вперёд.
"Это ребёнок", сказала она. Это была девочка. Глаза её были закрыты, а пальчики медленно двигались, как будто она видела сон. На уголке рта виднелась засохшая капля молока.
"Нет", сказал Воре. "Это хиисит. Оно ещё не оплодотворено".
"Нет, это же ребёнок. Я же вижу".
"Это я породил его", ответил Воре, "так что должен знать наверняка, правда? Это хиисит. У него... нет души. Нет мыслей. Он похож на яйцо. Неоплодотворённое яйцо. Но ему можно придать любую форму. Смотри".
Воре поднял младенцу веко и глаз открылся. Тина выдохнула от удивления. Глаза были полностью белыми.
"Оно слепо", сказал Воре. "И глухо. Неспособно к познанию. Может только дышать, плакать, есть". Он смахнул белую каплю с уголка рта ребёнка. Желая подчеркнуть сказанное, он повторил: "Хиисит. Так они называются".
"Это для него нужны были... личинки? Это еда?"
"Да". Он растёр белое вещество между пальцев. "Я подумал, что ты их видела. Когда заходила".
Тина качнула Гловой. Лёгкое чувство тошноты росло в её животе, подбиралось к горлу. Она оторвала взгляд от молочно-белых глаз ребёнка и спросила: "а что значит - придать форму?"
Воре с усилием ткнул пальцем ребёнку туда, где должна была располагаться правая ключица, но палец просто провалился внутрь, оставив после себя вмятину. Младенец никак не отреагировал. "Оно похоже на глину".