Граница
Шрифт:
Она осмотрела каждую страницу блокнота, думая, что он мог оставить послание. Ничего. Только список дат, нечитабельные подписи. Она села за стол и попыталась расшифровать их. Они были ужаснее рецепта врача, казалось, что их сделал кто-то, кто лишь притворялся, что умеет писать.
Через некоторое время она смогла разобрать некоторые буквы, а через них - догадаться о значении других. Прошло почти два часа, прежде чем она получила более-менее понятный алфавит и смогла соединить буквы, получая слова:
0730 мужчина выходит
0812 окно открыто
0922 почта
1003 посуда.
1028 на улице. Уборка листьев.
1107 проснулась?
Она перевернула на другие дни, нашла то же повторяющееся расписание. Закрыла блокнот, протёрла глаза, выглянула в окно. И увидела то, от чего её сердце задрожало.
Нет...
Он взяла фотографии, вгляделась в них, одна за другой. Поначалу она думала, что на них хиисит, но на поздних фото заметны были державшие его руки. А на последней была женщина.
Элизабет.
Она стояла на кухне у Тины, держала своё дитя, на лице - сияющая, слегка натянутая улыбка. Ребёнок был идентичен тому, что лежал в колыбели из полотенец в картонной коробке. Тому ребёнку, который ребёнком вовсе не был. Ребёнку, который был хииситом, которому -
можно придать форму
– которого можно сделать копией чего угодно. Нужно лишь то, с чего срисовывать, модель. Фото, например.
Тины вновь выглянула в окно, увидела соседский дом. Коттедж был отличным местом, чтобы за ними шпионить. Если иметь пару биноклей, записывать их перемещения...
Зачем они тебе?
Разве не знаешь?
Теперь она знала.
Внезапно она отклонилась назад и расхохоталась. Грубым, жутким смехом, что питался из того же источника, что и гнев, плач. Она смеялась и кричала. Всё было так просто, так очевидно. Единственное, что мешало всё увидеть - это то, что всё было у неё перед носом.
Она шлёпнула ладонями по голове.
"Идиотка!", визжала она. "Идиотка! Да ведь каждый человек знает, что мы делаем!". Она вновь расхохоталась, задыхаясь. "Мы подбрасываем детей! Мы крадём их детей и кладём на их место своих!"
Она не хотела этого делать, но не могла иначе.
У соседского дома была припаркована незнакомая машина. Тёмно-синий Вольво-740 с таким же зловещим видом, как у полицейской машины, или у похоронной.
Она постучала в парадную дверь. Никто не вышел, и она слегка толкнула её и позвала "есть кто дома?". Из гостиной появилась Элизабет. Она сама была похожа на хиисита: лицо серое и пустое, тело какое-то бездушное и тяжёлое.
"Что случилось?", спросила Тина.
Элизабет лишь кивнула в сторону комнаты и ушла обратно. Тина зашла, сняла обувь. Она ощутила ступнями лоскутный ковёр. Она была обманом во плоти, последней из племени, предателем. И всем этим она стала всего за несколько часов.
Гёран сидел на диване, негромко разговаривая с мужчиной, видимо доктором. Элизабет села в кресло и безучастно уставилась вникуда. Детская кроватка стояла рядом, Элизабет держалась рукой за её решётку. Тина подошла поближе.
Внутри
"Я...", произнесла Элизабет мёртвенным голосом. "Я просто вышла к почтовому ящику достать почту, а когда вернулась..."
Слабой рукой она махнула на ребёнка. Тина подошла к другой стороне кроватки и склонилась над ней. Дитя лежало на боку. Даже несмотря на приглушённый свет в комнате, как будто они дежурили у тела покойника, она чётко различала небольшой отросток, начавший расти в нижней части спины. Хвост.
Воре не рассказывал об этом, но Тина догадалась (и догадка подтверждалась подчёркнуто нейтральному выражению лица врача), что хииситы не живут долго. Не так долго, чтобы успеть вырасти в мире людей.
Людей, которые не верили в троллей. А если и наталкивались на них, то запирали в психушки, ампутировали им хвосты, стерилизовали их и принуждали учить человеческий язык. Пытались забыть, что такие существа вообще существовали.
Пока мы не приходили и не забирали ваших детей.
Она прошептала пару фраз соболезнования (голос скрежетал как ржавое железо) и покинула дом. Но покинула не только строение, но и что-то ещё. Она зашла в коттедж, забралась на кровать и провела в ней несколько часов. Она могла лежать там столько, сколько пожелает. Никто бы не пришёл. Никогда.
Когда воскресным вечером вернулся Роланд, она сказала, что с неё хватит. Он вполне сможет найти другое место для своих псов. Она заперлась в своей комнате и общалась лишь сериями скупых сообщений. Несколько дней прошло, пока она поняла, что действительно хочет этого. И ещё несколько, пока Роланд не собрал свои вещи, не забыв и кое-что её.
Проверяя дом после его отъезда, она заглянула и в коробку с украшениями, не ожидая, впрочем, что он мог пасть так низко. Она ошибалась. Пара колец с бриллиантами и толстая золотая цепочка исчезли. Наверняка он решил, что она не станет утруждать себя звонком в полицию, и был прав. Ей было всё равно.
Единственное, о чём сказки лгали, подумала Тина. По её мнению, он мог бы спокойно прихватить всю коробку. Этот тролль не искал сокровищ.
Ноябрь она посвятила исследованию леса. Она сообщила о своём больничном на всё ближайшее будущее, не требовала пособий и не нуждалась в записках от врача.
Никаких больше врачей, никаких больниц.
Ей было страшно, даже панически страшно, и это не удивительно. Её выкрали из той среды, в которой она росла, из того мира запахов и света, что распознавал её разум. Её запихнули в больницу, прооперировали, обращались к ней на языке, которого она не понимала, и попытались вылить из неё форму им подобных, превратить её в одну из них.