Гранит науки и немного любви
Шрифт:
Теперь молчал Эдвин. Та-а-к, удар попал в цель?
– Просто тебе многое не нравилось, – наконец изрёк Лазавей. – Мы живём вместе…
– Давно ли? – подловила я.
– С августа месяца. Забирай дочку и устраивайся.
– Что, решил с Марицей ближе познакомиться? – довольно улыбнулась я. Неужели дело сдвинулось с мёртвой точки? – Она тебе понравится, никаких хлопот не доставит.
– Ну, не знаю… Я с детьми как-то до этого… Хорошо-хорошо, – тут же резко сменил гнев на милость Эдвин, вспомнив о том, что виноват, – она прелестный ребёнок! Честно, Агния.
Поживём – увидим. Если
В Вышград вернулась в конце августа. Едва вырвалась: Алоис пытался припахать к работе няни. Маргарита его поддерживала – рвалась на работу. С трудом, не без помощи Эдвина, отбилась от этих двоих – их дети, пусть и разбираются. Ох, и тут же получила обвинение в нелюбви Вазэру и Сафире – брату и сестре. Пришлось напомнить, что кое-кто мне не отец. Ответ поражал краткостью: «Зараза!» Вот и гадай, какую бездну смысла вложил в это слово Ксержик.
– Это, конечно, не моё дело, но у вас проблемы, магистр Ксержик, – заметил обнимавший меня за плечи Лазавей.
Алоис глянул на него исподлобья:
– Да, проблемы, поделиться могу. Одно утешает, что Агния и на вас отыграется.
– Я не о детях, – как-то сразу стушевался Эдвин, заёрзал, убрал руки. Ладно, я не Франка, таким образом к себе мужчину не привязываю. – Я о ваших семейных отношениях. Агния ведь ваша дочь, а вы…
– Да не скрываю я этого! Что вам от меня нужно? – Алоис пребывал в тихом бешенстве. Причина тому – орущие с утра дети, сбежавшее молоко и выговор Маргариты. – Отец-дочь? Да называй ты и катись отсюда!
Меня сгребли в охапку, чмокнули в нос и выставили за дверь, наградив угрозой припомнить отказ покачать хоть одного младенца.
Марица смотрела на нас с недоумением. Топала она своими ножками, подросла уже, на дворе тепло. Хлопала глазками и не могла понять, почему взрослые бранятся. Объяснить, увы, не могла: Алоис объяснению не подлежит.
Когда за нами захлопнулась дверь, Эдвин рассмеялся. Хохотал долго, отмахиваясь от вопросов и характерных движений пальца у виска, и наконец выдал: «Ну и семейка!»
Переезд хуже пожара. Народ не врёт, проверила на своей шкуре. Ремонт – это два пожара. На то, чтобы всё обустроить, отмыть, ушло две недели, зато по истечению их дом Эдвина сиял чистотой и уютом. Изжила я холостяцкий дух, теперь вместо него смех Марицы.
Дочка у меня умница – не дичилась «дядю», не проказила назло ему, поэтому ужились. Я старалась, чтобы Эдвин проводил с ней как можно больше времени, гулял, разговаривал, и всё ждала, во что это выльется.
Мы с Лазавеем постепенно открывали для себя много нового. На дневной свет вылезли привычки, которых за цветами и конфетами не замечаешь: от носков до выговора. Приходилось терпеть и притираться.
Осторожно выяснила, как Эдвин относится к моему желанию учиться. Оказалось, положительно: умная любовница его не пугала, хотя до умной магини мне ещё далековато. Вечерами вместо того, чтобы миловаться, приставала с разными заклинаниями. Эдвин шутил, что
– Помощник мага – это не паразит, а верный товарищ. Хорошая защита, умение лечить – дорогого стоит. С травами ты дружишь, так что попрошу, если не провалишься, зачислить именно на курс лекарей. Будешь потом с семейством Ксержик по могилам и горам прыгать, тылы прикрывать.
Приятно, утащи меня русалки в хоровод, когда любимый человек в тебя верит.
Вернувшаяся от родных Светана удивилась, застав мою кровать пустой. Тут же понеслась в деканат, решив, будто меня отчислили. Бедный магистр Тревеус выслушал порцию её визга, не в силах прервать бесконечный эмоциональный поток, и только потом, обвинённый во всех смертных грехах, робко смог оправдаться. Узнав, что я жива-здорова и проживаю на территории Академии, Светана понеслась к Эдвину. И застала на пороге дома меня, спокойно преспокойно вытряхивающую половичок.
– Подруга называется! – задыхаясь, выпалила Светана. – Хоть бы записку оставила!
Действительно как-то на радостях забыла. Нехорошо получилось.
Пригласила Светану в дом, на кухню – известное место сборища всех лиц женского пола. Там за чаёчком перемываются кости родным и соседям, строятся военные кампании, вынашиваются планы мести, готовятся приворотные зелья и провозглашается вечное: «Все мужики – козлы!». Предметом нашего разговора предсказуемо стал Эдвин. Его оценивали по десятибалльной шкале, выясняя, подходит ли мне такой ухажёр. Я пробовала отбрыкиваться, заявляя, что это моё дело, да и раньше Светана Лазавея одобряла, на что подруга возразила: «Ухажёр и муж – разные вещи».
Экзамен у Светаны Эдвин сдал. Решающим голосом стала новая отделка спальни, под меня. Комнатка у нас светлая, праздничная такая. Нашлось в доме место и для Марицы. Ещё бы не нашлось! Если потребовалось, я бы книги Лазавея на чердак перетаскала, но у дочки комната была бы. Ничего, дом большой, всем места хватит.
Следующим пунктом обсуждения стала свадьба. Светану интересовало, сделал ли Эдвин мне предложение. Она жутко огорчилась, когда услышала, что нет. Я открыла рот, чтобы ответить, но тут заметила Эдвина. Как неудобно получилось, он всё слышал!
Светана тут же заторопилась уйти, бочком проскользнула мимо Лазавея, оставив меня расхлебывать последствия своей откровенности.
Странно, но Эдвин промолчал, сделал вид, будто ничего не слышал. Я несколько раз покосилась на него – и бровью не повёл, поинтересовался, что на обед. С моим появлением Эдвин точно перестал голодать и изрядно сэкономил на трактирах. А я… Что я, только за, если любимый будет сыт, здоров и доволен. В конце концов, это идёт мне на пользу.
– Что, подруга тебя потеряла? – Эдвин опустился на стул, лениво наблюдая за тем, как я верчусь по кухне. – После наверх поднимись: Марица кое-что учудила.