Гранит
Шрифт:
Дуб щедро положил мощные ветви прямо на перила балкона. Красивое дерево дуб! Красивое и сильное. Снег выпадет, все деревья листву потеряют, а дуб стоит себе, словно ему и это нипочем. Только листва позолотой покроется. От него всегда веет могучей силой и спокойствием. Вот и сейчас, когда налетали порывы ветра, дуб, казалось, встряхивал головой, как это делает человек, откидывая пряди волос назад, идя навстречу ветру.
— Ты смотри, действительно сохранился, а я как-то и не замечал его,— сказал удивленно Сергей Сергеевич.
— Сберегли, — откликнулся Остап Белошапка. —
— Вот оно что! Оказывается, ты давно нацелился на эту однокомнатную квартиру, — подмигнул Остапу Боровик. — С балконом и красавцем дубом!
Все засмеялись.
— А вообще так в жизни и бывает, — продолжил Боровик, — сделай для других добро, и оно вернется к тебе.
— Не всегда, — заметил Михаил Андреевич.
Никто возражать ему не стал. С Драчом спорить трудно.
— Зоя Степановна, покажите-ка нам своего Алешу-богатыря. Хотя бы одним глазком взглянуть, — попросил Борзов.
— Потом, потом, — засмущалась Зоя.
— Вы правы, настоящий богатырь! — сказала Оксана Васильевна. — Больше пяти килограммов весил, когда родился.
На столе появлялись все новые и новые блюда. Стол большой, круглый. Тесно не будет.
— Прошу к столу, дорогие гости! — стала приглашать Зоя.
Оксана Васильевна и жена Боровика стояли у окна. Они тоже, как и мужчины до этого, любовались молодым дубом. Впрочем, Оксана Васильевна больше рассматривала отражение своего лица в стекле. Ей казалось, что она различает даже крупинки пудры и трещинки помады на губах, похожие на морщинки. Видела она, конечно, и настоящие морщинки, и едва заметные «птичьи лапки» у глаз. «Неужели так вот незаметно и подкрадется старость? — задумалась Оксана Васильевна. — Ох, как не хочется стареть!..»
За стол сели дружно. Мужчины налили себе, кроме Боровика, коньяку. Женщинам — мускат.
— Михаил Петрович, а мускат действительно приятный,— пригубив, сказала Зоя. — Смотрите, смотрите: и в самом деле солнце в бокале!
В квартире стало тихо. Даже слышно было, как ветви поглаживают перила балкона.
— Давайте еще по чарочке, — предложил Остап.
— Правильно! — поддержали мужчины. — За маму! За маму!
Прокатился мелодичный звон бокалов.
Михаил Петрович отпил немного муската. Закусил сыром. Потом недоверчиво посмотрел на блюдо перед собой. Не свинину ли, запеченную в тесте, ему поставили?
— Это судак, — успокоила его Люба, заметив, как он с опаской поглядывает на блюдо.
Михаил Петрович аккуратно отрезал небольшой кусочек, попробовал. Потом второй, третий...
— Вот это судак! — похваливал Боровик. — В лучших ресторанах такого не ел. Как вы его готовите?
— Это Люба приготовила, — ответила Зоя.
— О! Я и не знал о ваших способностях в кулинарии. Расскажите, пожалуйста, жене о ваших секретах!
— Обязательно, даже напишу все подробно, — отозвалась Люба.
Общий разговор никак не получался. Каждый чувствовал это, но старался не замечать. А все потому, что сегодня ночью Григоренко уезжает
Люба сидела словно сосватанная за нелюбимого. Грустная, задумчивая. В мыслях она прощалась с Сергеем Сергеевичем. «Он был для меня всем: и отцом, и наставником... И люблю я его, как прежде. И буду любить!.. Но неужели он не догадывается? Не может быть... Но пусть не судит строго... Наверное, молодости моей испугался. Сказал бы только — на край света за ним пошла!.. Если его уволят, он, конечно, здесь не останется... Да, важные проблемы решал ты, Сергей Сергеевич, но не смог в мое сердце заглянуть!.. Фу, что за глупые мысли? Чужому счастью завидую, бессовестная! У него ведь жена есть. Вон — рядом. И, как всегда, искоса поглядывает на меня...»
— Сергей Сергеевич, а как с главным инженером? — спросил Остап. — Не подобрали еще?
Прорабу не безразлично, кто будет главным инженером, с кем ему придется работать. Настоящий главный инженер — мозг предприятия.
— Из Москвы привезу, — улыбнулся Григоренко.— Или сам главным приеду, если доверят...
— Послушайте, мужчины, здесь не производственное совещание, — сказала жена Боровика. — Давайте лучше споем!
— Может, какую-нибудь довоенную, — предложил Григоренко и сам начал: — «Утро красит нежным светом...»
Спели несколько песен.
— Да, любим мы довоенные песни, — задумчиво произнес Боровик. — В них что-то чистое, светлое...
Вскоре мужчины вышли из-за стола покурить.
«Странно, — думал Остап, — не прошло и двух лет, как прибыли мы сюда в одно время с Григоренко. А оглянешься назад, сколько хорошего, удивительного произошло. Все, даже мелочи кажутся полными особого смысла. Не зря то и дело слышится: «А помнишь?», «А ты помнишь?» Да как не помнить! Пройдут годы, а вспоминаться все будет».
Разошлись рано. Вечер прошел как-то скованно.
Григоренко понимал, что причиной этому был его отъезд. Ему было и приятно, и неловко.
Сестра подняла Сергея Сергеевича рано, как только куранты пробили шесть утра. Накормила завтраком и сказала:
— Ну, в добрый час, братик!
Стояло чудесное утро. Воздух свежий, прохладный. За ночь все припорошило свежим снежком. По светлому небу проплывали редкие, с розово-золотистыми краями, освещенные низким солнцем растрепанные облака.
В телеграмме было сказано, что Григоренко должен явиться в главк, к Шеру.
Этого вызова с нетерпением ждал не только Сергей Сергеевич. Ждали и сотрудники комбината. Ждали и думали: кем же возвратится Григоренко из Москвы? Многие предполагали, что его освободят. Иначе не вызвали бы — приказ с выговором можно и по почте прислать.
«Через час все выяснится, — раздумывал Григоренко.— Да что там!.. Все давно решено, только я не знаю. Ну ничего, осталось недолго ждать».
Сергей Сергеевич вышел из троллейбуса за две остановки до главка. Решил немного пройтись. Рано еще. Торчать у дверей главка не к чему. Шагал медленно. Тревожные мысли не оставляли его.