Гранитный линкор
Шрифт:
— Лена, я тяжело ранен,— вынужден был сознаться Арбузов.— Выбраться к тебе не могу...
Брось веревку. Я уже погибший! Спеши к нашим!
Лена не хотела слушать его. Собрав последние силы, она тянула веревку к себе. Веревка не поддавалась. Груз был не под силу. «Что же делать? Не бросать же в беде человека? Сама погибну, а не уйду!»
— Товарищ Ильичева!— официально крикнул Арбузов.
— Слушаю! — настороженно ответила та.
— Приказываю вам оставить меня,— в голосе его слышалось сдержанное отчаяние,— и срочно доставить
После долгого колебания Лена повторила приказание. Ей было нелегко оставить товарища в беде, но ничего не поделаешь. Приказ начальника — закон. Да и там, на высоте, ее ждут. Поборов горечь, девушка решительно и быстро стала взбираться вверх.
Егеря открыли автоматный огонь. Чтобы отвлечь их от Лены, Арбузов нарочито громко ругался, выпустил по ним последние патроны.
— Слушай, господин матрос! — крикнул по-русски фашистский офицер.— Забудем сейчас о войне! Мы все люди! Тебя твой друг оставил в беде! Нам верь, мы поможем!
Арбузов молчал.
— Сейчас будет сетка из «маскировочных халатов, прыгнешь в нее. Только прежде брось свое оружие!
Матрос обрадовался, он нашел выход.
— Если не согласишься, через две минуты расстреляем! — продолжал офицер.
— Согласен! — крикнул Арбузов.— Вот оно, ловите!—Автомат полетел вниз.— Нате и это! — бросил он нож.— Ничего не жалко!
Матрос был обезоружен. Теперь егеря, не опасаясь, скучились на площадке, торопливо стали готовить сетку. Каждый из них уже видел у себя на груди железный крест. А Арбузову, как никогда, хотелось жить! Под ним шевелились враги, они ждали, надеялись, что Федор Арбузов продаст им свою Родину. Как бы не так! Он с жадностью осмотрелся крутом и крикнул:
— Берите и меня! — нащупал на груди предохранитель противотанковой гранаты, развязал веревку и ринулся вниз, в гущу врагов.— Ловите!
В ущелье раздался взрыв. Лена остановилась, потом стремительно начала спускаться обратно. Густое облако дыма висело над ущельем, и, когда оно рассеялось, Лена увидела веревку с вещевым мешком матроса, а внизу, на широком выступе, в разорванной сетке лежал он — Арбузов. Рядом валялись трупы врагов.
...А на вершине вместе с больными и ранеными осталось в живых несколько десятков человек. Плохо с патронами, в резерве лишь пара гранат да коробка взрывчатки. Ерохин приказал вести только прицельный огонь. «Впустую пущенная пуля — преступление перед Родиной»,— говорил он. И каждый матрос строго выполнял его наказ.
Гибель оборонявших высоту казалась неизбежной. Полковник Шредер настойчиво осуществлял свой коварный план. Его артиллерия ни на минуту не прекращала огня. Над высотой постоянно висело облако едкого дыма и полыхали огромные столбы огня.
Удерживаться на втором кольце обороны матросы больше не могли. Враг неумолимо стягивал вокруг отряда смертельную петлю. Угловцы не ослабили сопротивления. Для того чтобы дольше продержаться, Ерохин приказал занять верхнее, последнее
Было три часа дня. Стихла пурга. Артиллерийская канонада не унималась. Матросы, заняв удобные для ведения прицельного огня места, ждали штурма.
Выставленные Ерохиным специальные наблюдатели следили за действиями своих на Угрюмом. Там ничего нового не было заметно.
— Ды будто и жизни нет! — тяжело вздохнул Камушко.— А мы все помощи ждем!
— Ничего не видно — это первый класс! Значит, замечательная маскировка! Помощь скоро придет,— горячо убеждал Камушко Амас.— Она сразу к нам нагрянет!
— А где рация, которую обещал генерал? — уныло продолжает Камушко.— Ды к нам не только рацию, мышь зернышко не пронесет. Плохи дела... Есть нечего, стрелять нечем... Скоро, браток, крышка!
— Эх, Камушко, Камушко! Ерохин сказал, что Камушко из труса героем стал, а ты опять? Зачем так не веришь? Ноги у тебя есть?
— Ну, есть.
— Руки есть?
— Ды есть...
— Зубы есть?
— И зубы есть...
— Значит, все есть? — стукнул кулаком о приклад автомата Амас.— Мои ноги на врага бегать будут. Мои руки камнем башка бить будут. Мои зубы самому Шредеру глотка грызть будут.
— Почему только твои?—обиделся Камушко.— Мои кулаки и зубы не хуже. Вот вчерась я одним штыком с тремя сладил! Не трус я!
— Вчера герой, а сегодня плачешь.
— Ды чего пристал — плачешь, плачешь! — озлился Камушко.— Это я, понимаешь, так, к слову, а в бою сам знаешь!
— У-у-у, страшный! Знаю, Ваня, я же тебя люблю,— Амас ближе подсел к нему.— У меня, друг, голова кругом уже несколько дней... Брюхо пусто... Эх, Камушко, Камушко!
Камушко потер виски, закрыл глаза.
— Потерпим немного, Амасик!
Артиллерийская канонада оборвалась. Неожиданно спустилась над Гранитным линкором небывалая тишина, словно умерло все кругом. И казалось матросам, снег перестал скрипеть под ногами. Только одно звездное небо вокруг.
— Смотри, смотри!—завороженно глядя на небо, шепчет Камушко.— Самый большой художник такого не нарисует!
— Ох, Камушко, с такой красотой умирать не страшно!
— У вас на Кавказе, Амасик, такого не бывает!
— Все есть, но такого неба нет! — с сожалением вздыхает Амас.
Помолчали, прислушались.
— Тишина-то какая..
— Нехорошая тишина.
— Думаешь?
— Сейчас начнут!
— Встречать будем...
— Тсс, тсс,— прислушивается Камушко.— Будто недалеко снег скрипит.
— Близко кашлял кто-то.
Вслушиваясь в гнетущую тишину, матросы замерли.
— Амас! — тихо шепчет Камушко.
— Давай обнимемся...
— Зачем?
— Может, в последний раз.
— Дурак ты, Камушко!—бросает Амас.— Я умирать не согласен!
— Ды я, пожалуй, тоже.