GRANMA – вся ПРАВДА о Фиделе Кастро и его команде

Соколова Зоя

Столь долгое отсутствие брата (Фидель не ночевал дома) начало тревожить Лидию. Она успела сложить все нужные, на ее взгляд, вещи в чемодан, поговорить с Фиделито, убедить сестру Эмму не раскисать, а быть спокойной и твердой… С небольшим – как и обещал – опозданием Фидель появился в дверях. Первым к нему бросился Фиделито. Отец и сын по-мужски обнялись. Их связывали дружба и взаимопонимание. «Это Лидия. Это ее заслуга, что она сумела сохранить в сыне любовь к отцу, заключенному в тюрьму, осуждаемому всеми, даже матерью», – подумал Фидель и с благодарностью посмотрел на сестру.

Дверь оставалась открытой. Раздался такой знакомый звонкий смех. Лидия узнала Пасториту Нуньес и, выглянув, увидела, что та беседует с молодой

худощавой брюнеткой в темном, очень строгом платье. Фидель сказал сестре, что Пасторита довезла его до дома на своей машине и собирается сейчас же уехать, а он должен ее проводить. И вышел. Через мгновение он вернулся и представил сестре ту самую элегантно одетую женщину, что беседовала с Пасторитой.

– Это Кончита Чеда, молодой адвокат. Поедет с нами в аэропорт, – сказал он.

В это время к дому подъехал Густаво Амейхейрас. Решили, не задерживаясь, выезжать. В первую машину сели Фидель, Фиделито и сестры. На заднем сиденье расположилась Кончита. Во вторую – Густаво, Анхель Плат и Марио Лаборде. В середине пути Фидель пересел в машину Амейхейраса.

В аэропорту между тем готовили к вылету самолет. Фидель еще издали заметил Рене Анильо и Хуана Нуири. «Это хороший знак, – подумал он. – Я всегда был уверен, что в ФУС объединены люди, искренне жаждущие видеть страну свободной. Рене Анильо и Нуири – ближайшие соратники Эчеверрии. Лишний раз убеждаешься, что Хосе Антонио – человек слова, надежный товарищ и, думаю, соратник». Но Рене и Хуан были не одни. Их окружали еще четыре человека, прибывшие вместе с ними. Оказалось, это известные в Гаване адвокаты – Хосе Мануэль Гутьеррес, Франсиско Кароне, Рубен Акоста и Херардо Марин. Никто из национального руководства Движения, как и было условлено, не пришел.

Перед самым вылетом Фидель сделал публичное заявление, в котором выразил свое отношение к режиму, не позволявшему вернуться в страну даже Карлосу Прио Сокаррасу, поскольку тот являлся политическим противником. Это – режим диктатуры.

– Мой собственный брат был вынужден просить политического убежища. Его преследовали по обвинению в том, что он якобы подложил бомбу в один из кинотеатров Гаваны. А он в то время находился за тысячу километров, в провинции Орьенте, рядом с больным отцом. Я не Прио, я не могу выражать какое бы то ни было расположение и доброе отношение к существующему режиму. Мой чемодан собран, чтобы покинуть Кубу. Я не миллионер, мне даже на паспорт пришлось одолжить деньги. Я скромный кубинец, который все, что у него есть, отдает Кубе. Вернемся, когда сможем принести свободу нашему народу и право жить с достоинством. Без деспотизма. Без голода… Мы продолжим дело, начатое 10 октября [1868 года] и 24 февраля [1895 года]. Мы защитим наше прекрасное знамя с одинокой звездой, добьемся, чтобы каждый вечер можно было слышать слова нашего гимна: «Умереть за Родину – значит жить».

265 тысяч экземпляров этого заявления, отпечатанные в тот же вечер в типографии журнала «Боэмия», донесли до народа Кубы истинные мотивы отъезда лидера монкадистов. Имя Фиделя вот уже 53 дня (с момента выхода из тюрьмы) не сходило с уст и революционеров, которые видели в нем своего вождя, и реакционеров, которые вынашивали зловещие планы его физического устранения. Заявление передавалось из рук в руки, сбрасывалось с крыш на многолюдные улицы, доставлялось по почте известным политикам, хранилось в профсоюзных комитетах в преддверии празднования 2-й годовщины штурма казармы Монкада.

7 июля рейсом № 566 мексиканской авиакомпании Фидель Кастро вылетел в Веракрус. Фидель покидал Кубу в соответствии с решением национального руководства Движения, которое несло ответственность за его безопасность. Пятьдесят три дня свободы потребовали от Фиделя огромного напряжения физических и душевных сил. Революция не могла допустить, чтобы ее вождь ежеминутно рисковал жизнью. Все эти дни общественное мнение было

крайне взбудоражено, процесс поляризации политических сил усилился. Все явственней ощущалась неизбежность грядущей решительной схватки с режимом. Деятели, рассчитывавшие заработать политический капитал на освобождении монкадистов, потерпели сокрушительное поражение. И это было особенно заметно по суете лидеров ортодоксов, взявшихся за подготовку первого съезда партии. Его открытие они назначили на 16 августа. Этот день был выбран не случайно. За четыре года до этого, 16 августа 1951 года, скончался основатель партии ортодоксов Эдуардо Чибас. Смерть его была трагична и памятна многим кубинцам. «Наследники» же Эдди попытались поставить себе на службу нравственный потенциал этой ушедшей в историю, но все еще не изгладившейся в памяти трагедии. Да и как не помнить события 12 августа 1951 года?

То был ясный солнечный день. А неизвестно откуда взявшийся ливень очистил воздух и освежил зелень пальм и кустарников. Середина дня. В это время обычно по радио идут новости. Они пользуются в стране большой популярностью. И мало кто не включает в этот час радио. В ту пору в стране шла избирательная кампания. Всеобщие выборы были назначены на 1 июня 1952 года.

Голос Чибаса легко узнаваем: «Я не сумасшедший. Я – ненормальное явление в этой стране, где нормальным считается грабить и убивать… Товарищи ортодоксы, вперед! За экономическую независимость, политическую свободу и социальную справедливость! Долой воров из правительства! Совесть против денег! Кубинский народ, проснись!» Паузу взорвал выстрел. В тот момент далеко не все сообразили, кто и в кого стрелял. Оказалось, оратор вытащил револьвер и выстрелил себе в живот в знак протеста.

Ситуация сложилась настолько неординарная, что президент Прио Сокаррас тут же отдал срочное и тайное распоряжение – считай, приказ – привести в боевую готовность все казармы и полицейские участки, особенно в столице, Сантьяго-де-Куба и других крупных городах. Весть о трагедии передавалась из уст в уста, сообщения о состоянии здоровья были противоречивыми и тут же обрастали домыслами. Слово «ортодоксы» было у всех на слуху. Через четыре дня, 16 августа лидер ортодоксов скончался от общего заражения крови. Все попытки докторов клиники, куда он был доставлен, не допустить перитонита не увенчались успехом. Сообщение о смерти Чибаса повергло всех в шок. Со всей Кубы в столицу прибывали траурные делегации на похороны того, чьими последними словами было: «Народ Кубы, проснись!»

Нынешние лидеры ортодоксов хотели бы вернуть себе ту популярность, какая была у них при жизни основателя партии. Но удастся ли – покажет время. До съезда оставалось всего пять недель. И они никак не могли ни понять, ни простить «выходку» Фиделя, покинувшего Кубу в такой ответственный для партии момент. Они не знали главного – что Движение после собрания на Фактории, 62 уже никак не связано с ортодоксами – ни организационно, ни тем более идеологически. Но они правильно, хотя скорее интуитивно, оценили отъезд Фиделя как разрыв, «неблагодарный» поступок человека, который в состоянии, как они теперь полагали, организовывать лишь акции, подобные штурму Монкады, и абсолютно не приспособлен к легальной политической работе.

Густаво Амейхейрас, как и договаривались, после проводов Фиделя должен был вернуться к Ньико, оставшемуся у Пепина Санчеса, в доме которого они с Фиделем ночевали накануне, хотя никто из них так и не сомкнул глаз, потому что ночь прошла в беседе и спорах.

В Музее революции в Гаване в моих руках оказался удивительный документ. Это небольшой листочек бумаги с автографом Фиделя. Сохранил его для потомков один из основателей партии ортодоксов и ближайших друзей Эдуардо Чибаса – Пепин Санчес. Этот человек много сделал для того, чтобы девиз первых ортодоксов «совесть против денег и совесть против насилия» был правильно воспринят в обществе.