GRANMA – вся ПРАВДА о Фиделе Кастро и его команде

Соколова Зоя

Фидель предложил детям поиграть и подошел к Элите. Он всегда с восхищением думал об этой молодой женщине, которая стала не только женой друга, но и соратницей. Он всегда считал Пепе счастливым человеком, если рядом с ним такая женщина, как Элита, но раньше он гнал от себя эти мысли, потому что сам был лишен такого счастья. Его Мирта так и не поняла ни его поступков, ни борьбы, из которой состояла вся его жизнь. Впрочем, в этом он не одинок, у него был великий предшественник. Хосе Марти в лице своей Кармен не обрел ни жены, ни тем более соратницы, хотя она и родила ему сына Пепито. В жизни все куда сложнее, чем мы иногда пытаемся себе представить.

Все эти мысли молнией пронеслись в его голове, пока он смотрел на похудевшую, осунувшуюся, но по-прежнему твердую и волевую

Элиту, в глазах которой застыла скорбь. Казалось, они разом вобрали в себя всю боль и всю радость творящегося вокруг. Фидель заметил седую прядь в пышных каштановых волосах Элиты и скорее чутьем, чем разумом, понял, что для Элиты жизнь Пепе не кончилась с его гибелью. И не только потому, что рядом журчит голосок его дочери. Он жив в ней самой. Своими думами о нем, мыслями о незавершенности начатого им дела Элита дала ему новую жизнь. Жив его дух. Элита молчала. И в этом молчании Фидель ощутил, как трудно произнести ей хотя бы слово. Она и раньше-то была немногословной, но каждое сказанное слово было весомым. Речь ее не была изысканной, но это была речь человека, который выносил это слово так, как любая мать вынашивает в своем чреве ребенка. Речь ее была афористичной, на вес золота, и каждая фраза приковывала собеседника к предмету, о котором она говорила, невидимыми, но прочными нитями. Такой была Элита, такой он ее помнил.

– «Борьба – сущность человека…» – тихо произнесла она и вздохнула, глубоко, задумчиво, глядя куда-то, в только ей ведомую даль.

– «…Бездействовать и лежать – удел собак», – закончил начатую фразу Фидель. Это был любимый афоризм Хосе Луиса Тасенде, которым он, однако, не злоупотреблял.

– Я сберегла все, что писал Пепе. Я перечитываю его дневники, записные книжки. Это очень немного. Для меня они бесценны. «Быть в революции – значит жить в ней, жить в ней – значит делать ее». Я знаю, каждое слово написано кровью. Ты помнишь, как ты, Абель, Рауль, Ньико и Педро бывали в нашем доме на 33-й? Я еще подшучивала над Ньико. Все звали его «семиэтажным». Я была в Мехико, говорила с ним. Он рвется сюда, но таких людей надо беречь, Фидель. Они нужны революции и после ее победы, которая обязательно придет. И так уже мы многих потеряли – Абеля, Бориса, Фернандо. Сколько их! И всех я знала, любила! И с гибелью каждого мне казалось: гибну и я. Это очень грустно, когда теряешь тех, кого любишь. Береги его!

Рауль заметил, что Элита о чем-то очень взволнованно говорит с братом, и сделал так, чтобы этому разговору никто не мешал. Элите надо выговориться. Ей нелегко найти достойного собеседника, которому можно было бы доверить свои мысли и чувства. В тайниках ее души спрессовалось много того, что не каждому скажешь. Да и трудно это выразить еще и потому, что все накопившееся в душе начинает жить собственной жизнью и властвовать над человеком, не давая ему свободно вздохнуть.

Рауль подошел к Лидии и попросил:

– Пусть дети займутся, чем хотят. Хочешь, я сбегаю за мороженым?

– Не хочу. Я найду кого послать за мороженым. И потом…

У меня есть чем накормить детей!

– Но мороженое! Лидия, ты забыла, как мы мороженое предпочитали любой еде. А в душе – радость, аж зубы дрожат, а приятно! Помнишь, ты напевала эти слова на какой-то мотив?

Лидия помнила. Она помнила все!

В доме зазвонил телефон. Монтане и Фидель переглянулись. Лидия сообщила, что звонит Чибас. Фидель взял трубку. Разговор был коротким. Монтане понял, что Рауль Чибас хочет стать первым официальным лицом, которое встретится с Фиделем.

– Не знаю, что нужно этим лисам, – сказал Фидель.

– То же, что и всем остальным лисам, – ответила Лидия, не отходившая от телефона. Фидель объявил, что договорился о встрече с Чибасом и Аграмонте на завтра.

– Не от хорошей жизни они спешат встретиться с тобой, – буркнул Монтане и пристально посмотрел на Фиделя.

На следующий день Фиделя навестили Рауль Чибас и Роберто Аграмонте. Близорукий Чибас сквозь толстые стекла очков в черепаховой оправе старался как можно внимательнее рассмотреть Фиделя. Ему никак не удавалось уловить по выражению лица собеседника его характер и убеждения, хотя

вроде бы искренне пытался вникнуть в смысл того, что слышит. Аграмонте же, напротив, был вкрадчив и осторожен. Тема единства действий стала центральной, но сразу же выяснились и трудности. Все упиралось в идеологию. Ортодоксов пугала активность и настойчивость Фиделя. Они поняли, что им не удастся укротить энергию Фиделя. Особенно теперь, когда за его плечами тюрьма Модело и возросшая популярность. И тем более они не смогут использовать все это для укрепления своих позиций. Они так и останутся партией, которая добивалась выборов и тем самым легализации режима Батисты. Им суждено остаться соглашателями. Маленький, толстый, вырядившийся в светлый дорогой костюм Аграмонте перед уходом начал было расшаркиваться, но вовремя, под пристальным взглядом стоявшего с ним рядом гиганта, опомнился. Хватило, может быть, не ума, но такта – парадность визита обязывала – прервать поток никчемных слов. Словами здесь ничего не добиться. Нужны действия, и такие, чтобы они были приемлемы для тех, кто стал знаменосцем борьбы.

Обоих визитеров охватила злость. Кто, в сущности, этот Фидель? Мальчишка в сравнении с ними! Они – политики. А этот? Ну устроит еще одну Монкаду. А дальше? И почему они должны чувствовать свою зависимость от человека, так и не расставшегося с мальчишескими замашками тогда, когда нужна серьезная политика. Политика! Не гоже им перед ним заискивать – а ведь приходится! Надо было делать выбор: либо Фидель и монкадисты, либо видимость игры в оппозицию, а на деле – фактический союз с тираном…

– Удастся ли с ним договориться, не ясно, – выразил вслух свои мысли Чибас. – Если бы не предстоящий съезд партии ортодоксов, я бы просто избегал встреч и любого общения с этим Фиделем, – слова были адресованы лично Аграмонте. Произнес он их перед тем, как устроиться в собственном «кадиллаке», чтобы отправиться в резиденцию партии ортодоксов, где их возвращения ждали другие лидеры.

– Мне совершенно ясно пока только одно: не в интересах партии ортодоксов сейчас портить отношения с Фиделем, – проворчал Аграмонте, все еще продолжая злиться то ли на себя за расшаркивания перед Фиделем, то ли на того, перед кем расшаркивался, и после недолгого молчания продолжил. – Пойми, на август мы наметили созыв первого съезда партии ортодоксов. Мы не можем существовать в изоляции от масс. Твой брат, незабвенный Эдди, был силен тем, что за ним шла молодежь, его поддерживали лучшие журналисты. Вспомни Пасториту! А мы? Что мы теперь? Так что все надежды – на съезд ортодоксов, куда мы позовем и молодежь. Уже скоро, в августе! Невесть откуда взявшаяся жара к тому времени спадет. Надеюсь, все сложится в нашу пользу…

Чибас, казалось, ни на что не реагировал. Разговор не клеился. Аграмонте начал горячиться и вдруг в раздражении воскликнул: «Посмотрим, как долго сам Батиста станет терпеть выходки Фиделя».

От этих слов Чибас вздрогнул и повернул голову в сторону Аграмонте. На него смотрело злое, раскрасневшееся лицо его спутника. Чибаса охватила дрожь, ему стало не по себе от услышанного. Ему давно, еще от брата, была известна нечистоплотность Аграмонте в борьбе с противниками. Сотрудничества как такового он вообще не признавал. Но чтобы убрать с дороги своего политического противника, так откровенно возлагать надежды на тирана с руками по локоть в крови!.. Это уж слишком! Пасть до такой степени… Какой цинизм! Все эти мысли мгновенно пронеслись в его голове. И тут он услышал голос Аграмонте: «Фидель стал хозяином в нашей„La Calle”. Орландо Родригес – за него. Ты же не будешь отрицать, что эта газета считается нашей».

«Кадиллак» двигался по направлению к Старой Гаване. Со стороны Малекона свернул на Прадо и, промчавшись мимо Президентского дворца, затормозил перед офисом партии ортодоксов на Прадо, 109. Покинув машину, «друзья-недруги» скрылись за дверью с табличкой «Open».

Перед отъездом в Мексику

Нам нужны не гангстеры, не авантюристы, а люди, осознающие свою историческую ответственность, умеющие ждать и терпеливо работать на благо Родины.

Фидель Кастро. Письма из тюрьмы