Граждане Рима
Шрифт:
Гликон на мгновение задумался, но, прежде чем успел что-нибудь сказать, Варий продолжил:
— Император уже встречался со стражниками?
— А я-то думал, ты дома.
— Так встречался или нет?
— Нет. Но ты неважно выглядишь.
— Я в порядке, — Варий указал на преторианца, флегматично стоявшего перед императорской дверью. — У себя?
На лице Гликона появилось тревожное выражение.
— Чего ты хочешь, Варий? На нас здесь лежит ответственность за ход дел во всем мире, а сегодня…
— Я должен повидать его сегодня.
Гликон обиженно, страдальчески уставился на
— Это невозможно.
— Нет, возможно, — упрямо повторил Варий. Хотя нет, нет, от Гликона ничего не дождешься, если будешь продолжать в том же духе. Пересилив себя, Варий сказал: — Извини, Гликон, я знаю, что веду себя неподобающе.
— Понимаю, понимаю, — мягко произнес Гликон. — Но, Варий, ты же знаешь, что даже в обычный день я ничего не могу для тебя сделать, у него все расписано по минутам. Все хотят его видеть. Мы отменяем все, что только возможно. Сегодня он даже перенес встречу с синоанским послом и губернатором Террановы, а времени все равно не хватает. А ты!.. — Помолчав немного, Гликон почти ласково шепнул: — Сожалею, но не уверен, что сегодня самый подходящий день.
— Да, я знаю, — ответил Варий. — Знал еще до того, как прийти. Поэтому, сам понимаешь, я и не пытался бы, не будь это жизненно важно.
— Ты можешь оставить мне записку, — предложил Гликон.
— Не могу. Извини. Мне необходимо лично встретиться с ним.
Гликон задумчиво закусил нижнюю губу.
— Хорошо, о чем речь?
Вария снова охватила нерешительность, он старался взвесить каждое слово, чувствуя его значимость.
— Понимаю, насколько это некстати. Понимаю, что ставлю тебя в неловкое положение, ты уж прости. Прости, что больше ничего не могу тебе сказать. Мне нужно сообщить нечто императору, ему и только ему.
В замешательстве Гликон издал негромкое «ах!» и обессиленно бросил взгляд на стену, словно ища сочувствия. Волей-неволей Варий чуть понизил голос:
— Понимаешь ли, Гликон, мне никогда не приходилось делать ничего подобного. Пожалуйста, просто скажи, а там уж как сам решит, вот и все.
Гликон беспомощно, в отчаянии махнул рукой, и на какой-то миг показалось, что он сейчас сделает или скажет что-нибудь. Но затем, словно действуя наудачу, он молча повернулся, страж уступил ему дорогу, и Гликон скрылся за дверью.
Варий тяжело перевел дух, снова чувствуя тяжкий прилив усталости. Он присел к столу Гликона и стал нервно просматривать бумаги Лео. По крайней мере он мог доказать, как внезапно и без всяких на то причин Габиний утратил интерес к больнице для рабов. И Фаустус несомненно должен узнать о сластях Макарии, чтобы понять, насколько неправдоподобно, что с их помощью он, Варий, убил свою жену. Но что он скажет? Варий постарался отрепетировать про себя свое слово: Ваше величество, я обвиняю исключительно Габиния. Я не знаю, откуда взялся яд. Пожалуйста, разрешите заняться расследованием преторианцам, не доверяйте обычной страже.
Он сидел так почти в трансе, когда наконец вернулся Гликон и, еле заметно пожав плечами, сказал:
— Можете войти.
Усевшись за стол, Фаустус начал одну за другой подписывать бумаги: занудные петиции, законопроект в защиту пенсионных прав ветеранов — это была популярная мера, смертный
Друз старался помочь, но только отвлекал, висел над душой и, глядя лихорадочно блестящими от перевозбуждения глазами, постоянно прерывал Агеласта. Однако Фаустус не отсылал молодого человека — обычно ему не нравилось, когда вся семья собирается в его офисе, но, конечно, они хотели быть в курсе, и сегодня лучше было знать, где находится каждый.
— Поступают сообщения, что его видели в Лондоне, Томнее, Пальмире…
— Неужели они думают, что он мог так далеко забраться? — спросил Фаустус, продолжая расписываться.
Друз ухмыльнулся.
— Возможно, и нет, — сказал он, прежде чем Агеласт успел открыть рот. — В Перузии его видела целая толпа, так что лучше уж пусть это будет подальше. Кто-то видел, как он садится на поезд. По тамошним меркам, дядя, это не расстояние. Его вернут домой сегодня к полудню.
— Но если он садился на поезд, то, значит, уехал по собственной воле, — сказала Макария, сидевшая напротив Туллиолы на одной из темно-зеленых низких кушеток, рядком протянувшихся перед столом императора.
Фаустус состроил жалостную гримасу:
— Ну, не думаю. Может быть, это дело рук сепаратистов или кого-нибудь вроде них?
— Да, государь, четыре группировки взяли на себя ответственность, — сказал Агеласт.
Ухмылка сбежала с лица Друза.
— Одни заявляют, что казнили его, — спокойно сказал он. Фаустус закрыл лицо ладонями.
— Но они могут заявлять все что угодно. Это же просто сумасшедшие, — возразила Макария.
— Она права. Нет никаких оснований им доверять, — сказала Туллиола. При слове «сумасшедший» Фаустус сердито посмотрел на дочь.
— Нет оснований доверять кому бы то ни было, от этого только хуже, — сказал Фаустус. Но, подняв голову, взглянул на Туллиолу: — Ты отлично справилась, — стараясь в присутствии Макарии подавить ласковые нотки в своем голосе, надеясь, что Туллиола прочтет его одобрение по губам.
Она улыбнулась в ответ и покачала головой:
— Ничего особенного. Читать по бумажке всякий может.
— Все равно нужен был подходящий человек. — Фаустус передал письма Агеласту, и вид у него стал озадаченный. — И что мне теперь делать? — спросил он, обращаясь ко всем присутствующим. Но тут вошел Гликон и доверительно прошептал на ухо Фаустусу, что Варий настаивает на немедленной аудиенции.