Граждане Рима
Шрифт:
Клеомен, терпеливо стоявший в дверях, сказал:
— Да, натворили вы глупостей.
Варий не понял, зачем городить такую несусветицу, и ничего не ответил.
— Варий. Дальновизорная компания никогда не делала вам нового предложения. Вы спрятали от нас яд. Домой вы тоже не ездили. Куда вы увезли Марка Новия?
— Почему вы не хотите оставить меня в покое, — пробормотал Варий. — Вам-то какая разница?
— Да, это не по закону, — решительно произнес Клеомен. Варий негромко язвительно фыркнул. — Но вы поможете нам найти Марка Новия, — добавил Клеомен.
— Что ж, может быть, вы его и найдете, — сказал Варий, — но я вам не помощник, потому что не знаю, где он.
Но все равно с опаской быстро окинул взглядом небольшую камеру, дверь, безобидный
Конечно, ему не стоило волноваться из-за таких зверств, во всяком случае в Риме. Это была еще одна мысль, которую внушали подобные истории, — римских граждан пытать нельзя, никогда. Однако он не верил, что может просто отнекиваться и после этого ждать, что его оставят в покое.
— Так вы избавились от тела, Варий? Или он от вас удрал?
Варий лежал молча, стараясь сосредоточиться на синей поверхности одеяла, но вопросы центуриона слегка озадачили его. Он нахмурился.
— Ваша жена, — устало повторил Клеомен. Варий насторожился. Теперь боль, причиняемая мыслью о Гемелле, притупилась, смутно насытив собою все вокруг, став частью общего фона. — Вы нашли что-то или это только ваши догадки? Думаете, это как-то связано с молодым Лео?
Варий искренне рассмеялся и выпалил:
— Вы правда думаете, что это я убил Гемеллу?
Клеомен в свою очередь фыркнул.
— Мы знаем, что вы были там, когда она умерла. Вы не позвонили и не попросили помощи, не вызвали врача. Перенесли ее тело, а потом исчезли на семь часов. Да, я думаю, это вы ее убили.
— Хорошо, — ответил Варий, и растерянность обозначилась на лбу Клеомена веснушчатыми складками. Он больше уже не казался Варию зловещим призраком, скорее — забавным и обаятельно глупым существом. — Но тогда вашей работе скоро конец.
— О чем это вы?
— Думаю, я больше вас не увижу. Думаю, что буду даже скучать по вам. — Озадаченный и раздраженный Клеомен уже открыл было рот, но Варий перебил его: — Почему же я не избавился от ее тела, Клеомен? Это был яд, значит, я все спланировал заранее. Планировать, составлять планы — такая уж у меня работа. Похоже, вы считаете меня нетрудоспособным. Если у меня было время все обдумать, все то время, что я искал яд, то зачем мне было оставлять
Его веселость, если можно так выразиться, внезапно иссякла.
— К тому же я бы никогда не сделал этого, — прошептал он.
— Выходит, любили? — мрачно спросил Клеомен. Варий непроизвольно зарычал и резко напрягся, стараясь порвать свои путы; внезапно ожившее сознание того, что Гемелла мертва, вызвало эту неожиданную вспышку. Центурион словно грубо вторгся куда-то, что-то грубо нарушил. — Видите ли, — продолжал Клеомен, — в это я готов поверить, хотя и не верю всему остальному. Может, вы подумали, что это ради ее же собственного блага, может, решили, что она будет счастлива. Я таких людей встречал. И, смею вас уверить, это не всегда были дураки. Но вот ваши дальнейшие поступки мне непонятны. Какая-то бессмыслица получается, только и всего.
— Тогда ладно, — наконец сказал Варий, тщательно взвешивая каждое слово. — Тогда поймет публика. Ведь будет суд, верно?
— Меня это не волнует, — угрюмо произнес Клеомен.
— А зря, стоило бы поволноваться, — ответил уже успокоившийся Варий. — Пожалуйста. — И добавил: — До свиданья.
Клеомен не проявил никаких признаков того, что собирается уходить, но после того Варий только скучно смотрел на одеяло или на белый потолок и не отвечал на вопросы центуриона, притворившись, что их обоих здесь просто нет.
Наконец сдавшись, Клеомен обернулся в дверях и проворчал:
— Рано или поздно мы выясним, куда вы ездили. Сами знаете, что выясним. В молчанку играть — долго не стерпите.
— Клеомен, — негромко, с расстановкой произнес Варий, по-прежнему не глядя на центуриона. — Нугу подарила Марку госпожа Макария.
На какое-то мгновение Клеомен смутился, затем бросил на Вария грозный взгляд и хлопнул дверью, которая без всякой нужды защелкнулась за ним на замок. Варий подумал, что ему вообще не надо было ничего говорить, — в лучшем случае Клеомен сболтнет кому-нибудь из своих сослуживцев, и только, зато теперь заговорщики узнают, как много Варию о них известно. Он боялся, что Клеомен прав: он не сможет долго продержаться так.
Но он должен был, и ему не следовало позволять себе подобные мысли, что бы его ни ожидало.
Физически ему замечательно быстро становилось лучше. Даже не было нужды сообщать ему на следующее утро, что с ним практически все в порядке. Он все еще чувствовал неясные боли, но сердце, дыхание, глаза снова пришли в норму. Он не понимал, как что-то могло так смертельно болеть, а потом так скоро пройти.
Еще долго он ни с кем не перемолвился ни словом. Как он и ожидал, другие люди в красной форме приходили повидать его, но Клеомен не возвращался. Варий решил не заговаривать даже с дневальными, которые приносили ему еду или время от времени позволяли сойти с койки. Это был очередной пункт его стратегии. Он пытался, как всего лишь за день до этого пытался доехать до Рима, оставаться здесь по возможности недолго. Он думал: если убедить себя, что ты неодушевленный предмет, камень, не владеющий даром видения или речи, то стражников тоже можно заставить поверить в это и отступиться.
Но в то же время он пытался анализировать происходящее, то, что делают сестры, врачи, надзиратели и солдаты, на случай если из этого можно извлечь хоть какую-то пользу. Иногда, правда, ему казалось, что это ловушка, что он может потерпеть полный крах, пытаясь отличить преднамеренные действия от обычной рутины. Так, например, хотя он уже чувствовал себя хорошо, его не спешили переводить из лазарета и не позволяли вставать с койки, не считая походов в ванную. Ему приходилось носить все ту же пропотевшую ночную рубашку, которую ему выдали в самом начале. Он был совершенно уверен, что кое-что из этого делается намеренно, чтобы заставить его почувствовать свою беспомощность, и это знание отчасти помогало ему. Но почему они держат его здесь? Потрепать ему нервы больничными запахами, криками — подходящее место, чтобы нанести человеку психическую травму? Или потому, что новое место еще не готово? Решив ни с кем не разговаривать, он не мог этого спросить.