Гражданская война
Шрифт:
Я содрогнулся. Преступление, чем бы оно ни оправдывалось, всегда останется преступлением, и грех этот, словно клеймо, лежал на моей дочери...
– - Морис, -- вывел меня из оцепенения Скотт, -- пора... Мы должны дойти до машины раньше, чем они покинут башню.
– - Что сделают с девушкой?
– - не своим голосом спросил я.
– - Ее не убьют. Они убивают только мутантов. Ее вернут в подземелье и будут держать до тех пор, пока она не станет безопасной.
19.
Мы не преодолели и половины расстояния от замка до машины, когда небеса разверзлись, обрушив на нас лавину воды. За считанные минуты пригорок, на котором, собственно, и стоял наш автомобиль,
– - Придется обходить слева, у тех деревьев, -- сдался наконец Скотт.
Я проворчал, что это порядочный крюк, но ничего другого не оставалось. Метров двести туда и обратно, преодолевая каверзы пути, что несла в себе будто ожившая земля, порой увязая по голень в грязи, мы потеряли минут пятнадцать. Шестеро мотоциклистов, на скорости проскочившие мост, оказались внизу, когда мы только подошли к автомобилю.
– - Господа, какая нечистая сила занесла вас сюда и в столь поздний час?
– - перекрывая шум дождя, его неподражаемо монотонный, чуть приглушенный голос, но в раскатах грома выказывающий свою мощь, прокричал один из них.
– - Они из замка...
– - быстро шепнул Скотт.
Уже за рулем, я подумал вслух:
– - Напрасно мы оставили их вопрос без ответа, кто знает, зачем мы здесь...
– - Теперь поздно. Вероятно, они не отвяжутся от нас, пока не выяснят, кто мы --заметил Скотт.
В ту же минуту, по тому, как мотоциклы стремительно унеслись влево, где склон незадолго до этого одолели мы, я убедился в правоте его слов.
Лесная дорога, и до того не баловавшая комфортом, теперь представилась нам сущим адом, к тому же мы вынуждены были поторопиться, чтобы уйти от погони; машина ныряла в лужи, ее заносило на поворотах, она с трудом выбиралась из рытвин и ям. Я ждал шоссе как некое избавление, на время забыв о "мстителях Адама". Однако, когда в очередной раз автомобиль вдруг грузно осел задними колесами в дорожную хлябь, уже не вырвавшись, только взревев от натуги мотором, а в этот момент позади, среди деревьев, промелькнул свет фар, я очень живо о них вспомнил.
Скотт вылез из машины и, вернувшись, сказал: -- Безнадежно.
В руках у Вильяма оказались два пистолета, один он протянул мне. Помедлив, я взял его.
Бросив автомобиль, мы двинулись напрямую через лес. Я шел и думал, что эта ночь, этот ливень никогда не кончатся. Казалось, деревья, обступавшие нас, дрожат то ли от холода, то ли от страха перед громом и молнией своими листьями, и вдруг срывался, словно с цепи, озлобленный ветер, но бессильный в стремлении лицезреть согбенные перед ним могучие стволы, стегал, будто плеткой, колючим дождем по нашим лицам, и так же вдруг уносился прочь... Я здорово продрог, полагаю, и Скотт тоже, а сколько нам еще предстояло пройти -- один Бог ведал. Поэтому, в своей беспечности, мы бесконечно обрадовались словно из-под земли выросшей лесной сторожке.
Она была пуста, ее скромный скарб составляли стол и две скамьи, у допотопной печки лежала вязанка дров. Но главным ее достоинством я назвал бы то, что здесь было сухо. Мы, наконец, могли обсохнуть, отогреться; что, собственно и сделали: разожгли огонь, потом сняли с себя и развесили на веревках, которых здесь было вдосталь, одежду. Дождь между тем не стихал, временами даже усиливался, и
– - Видно, на роду мне писано ходить вокруг да около затерянных в лесу сараев...
– - заговорил я, не отрывая от огня глаз, -- Ты помнишь тот сарай?
Но Скотт молчал, и я продолжил:
– - Кстати, кто он, неизвестный из дома Томашевского? Тебе нечего сказать? Почему-то мне кажется, что он знаком тебе... Или я ошибаюсь?
– - Это мог быть и сам Томашевский, но...
Его слова потонули в раскатах грома.
– - Значит, он жив?
– - Откуда мне знать...
– - Скажи, что вас связывало?
– - я подбросил в печку полено, разгреб кочергой золу, пламя объяло еще не тронутое дерево...
– - Хорошо, -- не дождавшись ответа, произнес я, -- но ты можешь сказать, что было в том кейсе? И каким образом Элизабет...
– - Оставим..., -- повысив голос, перебил меня Скотт, и добавил уже совершенно спокойно, -- Жизнь позади, что ворошить прошлое, это для тебя все будто вчера.
– - Но по чьей-то милости я же влип в эту историю.
– - Ты по своей глупости влип. Кто просил тебя влезать среди ночи в чужой дом, да еще находящийся под присмотром полиции? Тебе хочется меня подозревать -- изволь, -- равнодушно говорил он.
Мне нечего было ему возразить, ведь отчасти он был прав, я только чувствовал, что за всем этим стоит что-то очень нечистоплотное. Однако Скотт уже повел речь о Патриции.
– - Она с самого начала играла в этой организации заметную роль. Организация называется "Адам и Ева", создана пять лет назад, сейчас имеет широко разветвленную сеть во Франции и за ее пределами, численность, однако, небольшая -- около двух тысяч человек. На их руках кровь не одного мутанта, и не одного младенца. У женщин, входящих в организацию, роды принимают в присутствии ее членов, -- если ребенок появляется на свет без видимых отклонений от нормы, тогда ему повезло, если нет... Я очень беспокоюсь за Пат. Я давно в курсе событий, но лишь на днях один из моих осведомителей сообщил, что полиция уже месяц, как следит за Патрицией. Полагаю, пока у них ничего серьезного против нее нет, но неверный шаг -- и тогда ей несдобровать...
Вернувшаяся после забвения гильотина ждала ее. Теперь никто не ратовал за ее отмену. Слова не шли из меня. Как должен был я относиться к дочери после всего услышанного?
Скотт выбрал одну из скамеек, накинул на себя еще сырую одежду и отвернулся к стене. Он уже засопел, когда окна отыграли светом фар мотоциклов. Я метнулся к Скотту:
– - Вильям, проснись!
– - Что, что такое?
– - спросонья не понял Скотт.
– - Они здесь.
Нам не пришлось долго ждать. Снаружи кто-то с силой толкнул дверь, она с шумом распахнулась. и шестеро парней ввалились в сторожку.
– - Поостыньте, юноши, -- остановил на пороге наших преследователей Скотт, подняв на них пистолет; понимая, что сейчас это едва ли не самый весомый довод в нашу защиту; то же сделал и я.
– - Поостыньте, -- повторил Вильям, рассматривая всех их, казалось, с интересом, что продолжалось, наверное, с минуту. Сейчас вы дадите нам уйти. Морис, одевайся.
Я не стал медлить.
Никто из парней ничего не пытался изменить в сложившейся ситуации, но сторожка была слишком мала, чтобы безопасно для себя разминуться с ними. Понял это и Вильям. Он высадил ногой раму, и осторожно, дабы не зацепиться одеждой, первым вылез в окно. За ним последовал я. Дальше было проще. Мы привели в негодность мотоциклы, кроме двух, которыми и воспользовались...