Гребень Клеопатры
Шрифт:
Мари посмотрела на остов корабля. Пожилой мужчина установил на берегу мольберт и собирался писать морской пейзаж.
«Тебе не кажется, что это звучит цинично?»
«Вовсе нет. Это правда жизни».
Дэвид бросил кусочек лепешки птице, которая проворно подхватила его и полетела к руинам на горизонте.
«Ты преувеличиваешь, Дэвид. Я согласна, отель современный. Но туристический бизнес создает рабочие места и улучшает благосостояние людей. Ты же сам сказал, что туризм приносит экономике Ирландии доходы. Я не считаю, что бедность надо поддерживать. Достаточно
Дэвид повернулся к ней и взял ее лицо в свои руки.
«Ты такая наивная, Мари. Такая неопытная… Моя Мари. Ты ангел. С тех пор как встретил тебя, я верю, что Бог существует».
И он ее поцеловал. Сначала медленно и осторожно, а потом крепко, до боли.
«Это были…» — выдохнула Мари, когда он наконец оторвался от нее.
Мари хотела сказать, что это — самые красивые слова, которые она когда-либо слышала, но Дэвид снова стал целовать ее, и она забыла обо всем на свете. Ей не хотелось думать о том, что его Бог всегда был с ними, с самого начала. Творчество — его Бог. В которого он не переставал верить, сколько бы тот его ни предавал. Бог, о котором он говорил на кладбище в Карне.
Расплатившись, они пошли к руинам. Птицы свили там гнезда, старые камни поросли травой. Несколько туристов сидели на земле с бутербродами в руках. Море простиралось вдаль, меняя цвет от синего до серого. Дэвид молчал.
Только по дороге домой, когда катер вышел из гавани, он снова заговорил. Мари стояла у перил и смотрела на воду, когда он подошел и обнял ее сзади.
«Когда бедность исчезнет, у нас останется только море, — сказал он. — Огромное, неисследованное море. И мы можем только предполагать, что творится там, на большой глубине».
«А что там творится? Я думала, люди эксплуатируют море так же активно, как и сушу, разве не так?»
Дэвид крепко сжал ее в своих объятиях.
«А тебе известно, что хотя шестьдесят процентов земной поверхности занимает вода, о дне морском мы знаем гораздо меньше, чем, например, о Луне. Люди долго думали, что жизни на такой глубине быть не может: там слишком темно. Но они оказались неправы. Там обитает около десяти миллионов различных видов живых организмов. И мы пока исследовали только мизерную их часть. В океане гораздо больше живого, чем мы можем себе представить. Гигантские рыбы до двадцати метров длиной и весом с тонну. Которые поедают более мелких рыб. Медузы, крабы, киты…»
«Ceratias holboelli».
«Ты способная ученица, Мари. А ты знаешь, что самая глубокая впадина в океане глубиной одиннадцать тысяч метров? По сравнению с ней наше море — просто лягушатник. Если бы только можно было ходить по дну и дышать!»
С этими словами он наклонил ее вперед, и Мари почувствовала, как ее ноги отрываются от палубы. Крепко обхватив за талию, Дэвид приподнял ее и держал над водой. Она полулежала на перилах вниз головой и беспомощно болтала ногами в воздухе. Мари попросила отпустить ее, сначала спокойно, потом в панике. Но
«Разве знания о жизни на глубине не побуждают тебя захотеть стать кем-то больше, чем ты есть? Если прозрачные существа безо рта и органов пищеварения способны высосать жир из туши кита на глубине в тысячи метров и выжить в полной темноте, то такое развитое существо, как ты, наверняка тоже смогло бы. Моя русалка. Моя рыжеволосая русалка. Расправь свои плавники!»
В лицо ей брызнуло соленой водой, Мари закричала. Только услышав возмущенные голоса других пассажиров, Дэвид ее отпустил. Увидев ее перепуганное лицо, он расхохотался.
«Русалочка моя, ты решила, что я сброшу тебя за борт? Плохо же ты обо мне думаешь! Куда подевалось твое чувство юмора? Ты случайно не сошла с ума?»
Она стояла, уставившись в его глаза цвета морской воды. Бледная, словно рыбье брюхо, кожа. Грубой вязки свитер, джинсы и поразительной красоты руки. Она взяла их и осторожно лизнула кончики пальцев.
«Да, ты прав, — ответила Мари. — Я действительно теряю рассудок».
Воспоминания рассеялись, и Мари снова оказалась в квартире, которая была так далеко от дома.
Мари, ты ангел. С тех пор как встретил тебя, я верю, что Бог существует. При воспоминании о том, как Дэвид говорил эти слова, у нее мурашки бежали по коже. Мари помнила его прикосновения к ее лицу. Ей казалось, что его руки легко, одним движением, могут свернуть ей голову, как кукле Барби. В детстве у нее были куклы, которым можно менять головы с разными прическами. Это было гораздо проще, чем соорудить новую прическу.
Мари сунула руку в урну и коснулась пальцами пепла. Он был мягкий на ощупь и похож на пыль. Мари подумала, что ей следовало поехать в Рэнвиль-Пойнт и развеять пепел по ветру, как она и собиралась. Но тогда она передумала. Она увезла пепел с собой. И скульптуру тоже.
— Ты мертв, Дэвид? — спросила она у пустой квартиры.
— Конечно нет, — ответил он и усмехнулся такому нелепому вопросу.
Мари осторожно закрыла урну и повернулась к нему. Дэвид выглядел точно так же, как в тот день на Инишбофине. Даже волосы влажные. На кофте — пятно от джема, который они намазывали на лепешки.
— Конечно нет, — повторил он, — пока ты жива, я тоже жив, Мари. Ведь я — твоя фантазия, не так ли? Я живу в твоих мыслях и снах. Этого достаточно. Мы всегда будем вместе. Пока смерть не разлучит нас, сказали бы другие, но нас с тобой не может разлучить даже смерть.
Мари бросилась к нему в объятия, но ничего не почувствовала. Она словно обнимала облако, просачивающееся между пальцами, как пепел.
— «Гребень Клеопатры» получил новый заказ на убийство, — пробормотала она, уткнувшись лицом ему в плечо.
— Меня это не удивляет, — ответил он голосом, который звучал только для нее. — Вы хотели управлять событиями, но пока что они управляют вами. Да и как бы вам это удалось? В аду пусто, все черти — на земле и творят всяческие бесчинства. Что вы теперь будете делать?