Гребень волны
Шрифт:
– И мы больше не увидимся?
– Не увидимся!
– Никогда?!
– Никогда!
– Никогда-никогда?
– Ну разве что ты станешь моей женой, – беззаботным тоном предположил Костя, хотя душа у него дрогнула.
– Еще недоставало! – Юлия с силой оттолкнула его. К ней понемногу возвращалось обычное настроение. – Тогда мы вообще будем видеться раз в столетие. Ты будешь возвращаться из своей разлюбезной Галактики весь в приключениях, в шрамах, в пробоинах от метеоритов. «Познакомься, – скажу я. – Это твоя внучка».
– «У-у, – подхватил Костя. – Какая ты у нас с бабушкой выросла! На тебе конфетку. Хоро-о-ошая девочка…
– «Девяносто седьмо-о-ой!..» – капризно протянула Юлия. – Нет, не пойду я за тебя замуж, и не проси. Не бывать тому! Пусть лучше ты будешь томиться от любви ко мне, будешь всеми силами стремиться домой, на Землю, где есть я. Будешь сбегать с вахты на свидания. Ведь будешь?
– Еще бы!
– Ты ведь любишь меня? – строго спросила Юлия.
– Люблю! – радостно объявил Костя.
– Сильно?
– Невероятно!
– Ну то-то… Разрешаю тебе поцеловать меня…
Костя зачем-то зажмурился и даже слегка оглох. Сперва он ткнулся губами в щеку девушки, потом в нос, и только после всего этого получился настоящий поцелуй. Время остановилось.
– Ты не дослушал! – донесся до него голос Юлии. – Я хотела разрешить тебе поцеловать меня в ладошку. А ты?! Полез… Будто старый космический волк, отпетый сердцеед, гроза вселенной. Ох, чует мое сердце: влюбишься ты там в какую-нибудь Тувию, деву Марса!
– Это невозможно, я люблю только тебя, – промурлыкал Костя.
– А ее?
– Кого это – ее? Тувию, деву Марса, такую-то дуру?
– Нет, эту… Галактику?
– И ее, – вздохнул Костя виновато. – Тоже. Но посмотри, как красиво! – он выскочил из кабины в мокрую траву и поднял руку к ночному небу, видневшемуся в просветах между неподвижными кронами. – Вот это – Лебедь. А это – Медведица с Медвежонком. Болгары, между прочим, называют это созвездие Повозкой. Один болгарин поймал медведя и запряг в повозку, а тот не хотел работать, дергался, упирался, рвался на волю и все начисто разворотил… А вот это Млечный Путь. Представляешь, там везде живут! И на этой звезде, и на этой… Жаль, что ты не видела Галактику за атмосферой. Она – цветная. Она – как я не знаю что. Как алмазная россыпь! А какие они вблизи, эти звезды! Огромные, лохматые головы Горгон, огненно-рыжие, седые, золотые, серебряные! А какие, Юлька, бывают планеты! Во стократ прекраснее Земли…
– Не верю, – прервала его девушка.
– Чему не веришь?
– Что есть хотя бы одна планета лучше Земли. Ну хоть вот на столечко лучше. Не бывает такого!
– Ты не понимаешь… Земля – это дом, это очаг. А те планеты – словно коллекция драгоценных камней. Посмотрел, порадовал глаз – и домой.
– А я уже подумала, что ты из фанатиков. Бывают же среди вас такие, что могут годами жить в космосе и не вспоминать о Земле?
– Сколько угодно. У нас на курсе пятеро титанидов. Нормальные ребята, но попробуй докажи им, что Земля краше их лысого Титанума! Или, к примеру, Гай Зарубин – эктон, родился и вырос на галактической базе. Он не понимает, как можно привязаться душой к какой-то одной планете, когда нет ничего лучше безбрежных космических просторов. Ну, я не такой. И потом, у меня на Земле есть ты. Мой самый надежный якорь.
– А мы правда будем надолго расставаться?
– Правда… Я мечтаю о настоящем деле. О таком, где сгодится все мое умение, все силы без остатка. Вот бы попасть в страйдеры, как Игорь! Это на пределе, для настоящих мужчин. Передний край, тонкая жердочка над пропастью… Но страйдеры улетают
– Нет… Не хочу! Ненавижу это слово «навсегда»! Обещай мне, что ты будешь ВСЕГДА возвращаться ко мне. Обещаешь?
– Обещаю, – улыбнулся Костя. –
Если бы после встречиРасставанийНе бывало,Наверное, тогда быТы меня не любила [2] .– Что тут смешного?.. Ну вот, пожалуйста, сейчас зареву, – сердито сказала Юлия.
– Юлька! – закричал Костя, бросаясь в кабину. – Да ты что?! Из-за меня?
– А то из-за кого же!
– Ну, не надо, – попросил Костя, прижимая ее к себе. – Я же еще тут. И у нас все будет прекрасно. А хочешь, я тебе спою? Только ты не пугайся. Или на ушах станцую?
2
Ямато-моногатари (X в. н. э.). Пер. с японского Л. Ермаковой.
– Хочу, – сказала девушка и всхлипнула.
Интерлюдия
Земля
По улице шел клоун и вовсю дурачился. Поминутно запинался за собственные просторные ботинки, с приготовленными на все случаи жизни прибаутками встревал в каждый разговор, корчил рожи тем, до кого не мог добраться. При нем был огромный полупрозрачный мяч с нарисованной пестрой физиономией, в точности воспроизводившей клоунский грим. Мяч жил своей жизнью, независимо от воли хозяина, артачился, выскакивал из его объятий и летел в сторону случайных прохожих. Те со смехом подыгрывали клоуну: отпихивали норовистый мяч обратно или уворачивались от него в меру ловкости… За какие-то минуты уличный чудак успел рассказать свой анекдот и выслушать ответный в одной компании, спеть ерническую песенку-нескладуху в другой, поплясать с двумя сосредоточенными, лишь недавно выучившимися ходить близнецами, похоже передразнить грустную девушку за столиком летнего кафе и пробудить на ее лице тень улыбки – впрочем, скоро угасшую.
Кратов сидел через два ряда столиков от девушки и вот уже полчаса набирался смелости подойти к ней и расспросить о причинах дурного настроения в такой ясный день. Более всего ему мешало сознание того, что и сам он, верно, выглядел не слишком-то жизнерадостно. И потом, бывают минуты, когда никакие усилия окружающих не способны вернуть доброе расположение духа, никого не хочется видеть и ничего не можется делать… Но, с другой стороны, если есть острое желание побыть в одиночестве, то городские улицы для этого не самое подходящее место. Следовательно, хмурая девушка все же нуждается в обществе и даже, возможно, ищет поддержки.
Удовлетворенный такой логикой, Кратов набрал в грудь побольше воздуха и уже совсем было отважился встать из плетеного кресла. Но в этот миг боковым зрением заметил летящий в его сторону строптивый клоунский мяч.
Рука сама собой вскинулась навстречу нежданной угрозе. Напоровшись на сомкнувшиеся в наконечник копья пальцы, мяч с грохотом взорвался. В воздухе распустилось облачко розового дыма. Оттуда, неумело трепыхая крылышками, на столик перед самым носом Кратова выпал чистенький белый петушок, озадаченно кукарекнул и присел на гузку.