Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной

Белох Юлиус

Не менее велики их заслуги и в области астрономии. Пифагорейцы первые стали учить, что Земля шарообразна, — открытие, важность которого для культурного развития едва ли может быть преувеличена. Но на этом они не оста­новились; чтобы получить возможность объяснять все не­бесные явления действием одной только силы, они решились приписать Земле самостоятельное движение. В середине ми­роздания находится, по их учению, центральный огонь; во­круг него движется 10 мировых тел в направлении с запада на восток: на периферии — представлявшееся им в виде твердой сферы небо с неподвижными звездами, затем пять известных в то время планет, далее Солнце, Луна, Земля и десятое тело — Противоземля. Земля совершает свой путь вокруг центрального огня в течение одного дня и одной но­чи, притом так, что ее обитаемая сторона никогда не обра­щается к центральному огню; поэтому последний, равно как

и Противоземля, всегда скрыты от наших глаз. Свет цен­трального огня отражается солнцем; кроме того, все миро­здание, для которого Пифагор, по преданию, первый употре­бил название „космос", заключено в шарообразную огнен­ную оболочку, так называемый Олимп. При своем вращении вокруг центрального огня небесные тела производят музы­кальные тоны, „гармонию сфер", которая, однако, для нас не слышна, так как мы от рождения привыкли к ней.

В самой Ионии также усердно занимались математикой, причем, без сомнения, происходил взаимный обмен знания­ми с пифагорейцами. В частности же, наши сведения о дос­тигнутых здесь успехах очень скудны. Анаксагор из Клазомен (ок. 500—430 гг.) занимался, по преданию, вопросом о квадратуре круга; его метод был вскоре после него усовер­шенствован Антифоном из Афин и Брисоном из Гераклеи. О знаменитом математике Энопиде из Хиоса, жившем в эпоху Перикла, мы не знаем почти ничего, кроме имени. Гиппо­крат, тоже родом из Хиоса, написал, приблизительно в эпоху Пелопоннесской войны, первый математический учебник. Кроме того, он обогатил математику и самостоятельными исследованиями. Он доказал, что площадь круга пропорцио­нальна квадрату его диаметра, и хотя он еще не умел решить задачу удвоения куба, но он, по крайней мере, указал путь к ее решению.

Но в то время как математические теории пифагорейцев скоро сделались достоянием всей нации, их астрономиче­ское учение не было принято почти никем из современни­ков. Даже учение о шарообразности земли нашло вначале последователей только в западной части греческого мира, особенно в лице Парменида из Элей. Современники Пифа­гора, милетские философы Анаксимандр и Анаксимен, на­против, считали Землю диском умеренной толщины, нося­щимся в центре мироздания; и это представление осталось до конца V века господствующим в Ионии и вообще на всем греческом востоке.

Остальные мировые тела древние ионийцы считали ог­ненными массами паров. Более правильный взгляд высказал Анаксагор. Он учил, что Луна, подобно Земле, покрыта го­рами и долинами и населена живыми существами; что Солн­це и звезды суть раскаленные каменные массы, тогда как месяц получает свой свет от Солнца. Эти представления скоро были усвоены наукою, хотя не только толпе, но и большинству образованных людей — даже такому человеку, как Сократ,— они казались совершенно нелепыми и смеш­ными. Многие считали их даже безбожными, и главным об­разом за свое астрономическое учение Анаксагор принужден был покинуть Афины.

Успехами математики и астрономии вскоре воспользо­вались для урегулирования времясчисления. Солнечные ча­сы, изобретение вавилонян, и вместе с ними разделение дня на 12 часов, перешли в Грецию еще в VI столетии; по преда­нию, первые такие часы устроил в Спарте Анаксимен Ми­летский. Теперь ученые стали работать также над тем, чтобы привести гражданский лунный год в соответствие с солнеч­ным. Математик Энопид из Хиоса определил продолжи­тельность солнечного года в 365 дней 8 часов 57 минут и соответственно этому вычислил период в 59 солнечных лет, равный 730 лунным месяцам. Это вычисление, выгравиро­ванное на медной доске, он выставил в Олимпии. Еще боль­шею точностью отличался девятнадцатилетний цикл, пред­ложенный афинянином Метоном в 432 г.; его солнечный год был только на полчаса длиннее истинного (точнее — на 30'9"). Однако этот усовершенствованный календарь в пер­вое время нигде не был введен официально; по-прежнему придерживались, насколько это было возможно, несовер­шенного восьмилетнего цикла.

Точно так же практические потребности должны были вызвать развитие землеведения. О научной разработке этой отрасли знания, конечно, еще не могло быть речи, пока не была признана шаровидность нашей планеты; но ионийцы уже очень рано сделали попытку воспользоваться тем геогра­фическим материалом, который накоплялся у них благодаря торговым сношениям. Уже Анаксимандр в VI столетии на­чертил на основании этих известий географическую карту, а Гекатей из Милета около эпохи Персидских войн составил описание Земли, — древнейшее географическое сочинение, о котором до нас дошли сведения; оно сделалось впоследствии образцом для всех подобных работ древности. По этим иссле­дованиям, населенная Земля (ойкумена)

представляла круг­лый остров, омываемый со всех сторон морем, Океаном; в середине лежала Греция, и центром являлись, вероятно, со­гласно древнему мифологическому представлению, Дельфы. Средиземное море делило этот остров на северную половину, Европу, и южную, которая, в свою очередь, Нилом и Аравий­ским заливом делилась на два квадранта, Ливию и Азию. Замкнутость Средиземного моря была установлена, и его бе­реговая линия известна в главных чертах; по крайней мере знали, что Малая Азия, Греция и Италия суть полуострова. В частности же, очертания берегов представляли себе, конечно, очень неверно и имели лишь весьма скудные сведения о внутренних странах континентов.

С тех пор, как был открыт доступ в Египет и заселено северное побережье Черного моря, греки должны были знать, что в северных странах господствует более холодный, в южных — более теплый климат. Точно так же они замети­ли, что характер флоры и фауны обусловливается климатом, а некоторые ученые стали даже объяснять влиянием клима­тических условий различие между отдельными народами в отношении строения тела и умственных способностей. Ко­нечно, объяснить причины, обусловливающие климатиче­ские различия, география не была в состоянии, пока она от­казывалась принять учение о шарообразности Земли; выска­занное Анаксагором и, вслед за ним, Геродотом мнение, будто зимние бури заставляют солнце удаляться на юг, представляет лишь жалкую попытку разрешить эту задачу. Правильное объяснение дал около этого же времени, исходя из космогонической теории пифагорейцев, Парменид в сво­ем учении о поясах; но он зашел слишком далеко, предпо­ложив, что тропический и оба северных пояса совершенно необитаемы. Наконец, всеобщее признание шарообразности Земли должно было произвести полный переворот в области географии, всеми последствиями которого наука воспользо­валась, впрочем, только в александрийскую эпоху.

Из биологических наук обыкновенно прежде всего на­чинают заниматься, ввиду ее практической пользы, медици­ной; это наблюдается даже у тех народов, которые вообще еще лишены понятия о науке. В древности Египет считался классической страной медицины, и уже „Одиссея" прослав­ляет египетских врачей. Между тем дошедшие до нас остат­ки египетской медицинской литературы вовсе не оправдали этой славы; напротив, они показывают, что египетская ме­дицина представляла не что иное, как соединение темного суеверия с грубым опытом. Таким образом, греческая меди­цина еще в большей степени, чем астрономия или математи­ка, является самостоятельным созданием греческого ума.

Первобытный человек видит в болезни действие сверхъестественных сил и соответственно этому старается охранить себя от нее также при помощи сверхъестественных средств — жертвоприношений, молитв и заклинаний. Вве­дение к „Илиаде" описывает нам чуму в греческом лагере: никому не приходит в голову обратиться за советом к вра­чам, а спрашивают прорицателя и по его приказанию стара­ются умилостивить гнев Аполлона. Страждущие искали об­легчения преимущественно в храмах бога-целителя Асклепия; больные ложились спать в храме, и по снам, которые посылал им бог, жрецы определяли природу болезни и на­значали лекарства. Исцеленные обыкновенно вешали в хра­ме дощечки, на которых была начертана история их исцеле­ния.

Хотя и здесь не обходилось без грубого суеверия, но своим первоначальным развитием греческая медицина все-таки была обязана именно храмам Асклепия, особенно зна­менитым святилищам Коса и Книда, где масса постоянно стекавшихся туда больных представляла обильный материал для наблюдения болезней. Как и все искусства в древней­шую эпоху греческой истории, искусство врачевания было наследственным в известных фамилиях, которые обыкно­венно вели свое происхождение от самого бога-целителя Асклепия. Таких потомков Асклепия мы находим уже в „Илиаде" в лице Махаона и Подалирия, врачей греческого войска, осаждавшего Трою. Анатомические познания греков уже в эту эпоху были довольно значительны, хотя заклина­ние волшебными формулами все еще составляло необходи­мую часть терапии. В течение следующих веков собран был богатый запас медицинских сведений, который посредством устной передачи переходил от учителя к ученикам. Таким путем врачебное искусство достигло сравнительно высокой степени развития. Уже царь Дарий имел у себя на службе греческого врача, Дамокада из Кротона, который своим ис­кусством затмил знаменитых египетских врачей. Гиппократ также отзывается с большим уважением о заслугах своих предшественников. Со времени Персидских войн начала развиваться и медицинская литература, которая скоро дос­тигла значительных размеров.