Грех и чувствительность
Шрифт:
– Вы красивее, чем Афродита, – сказал ее партнер, когда они встретились и разошлись снова.
Она надеялась, что он не имеет в виду Боттичеллиеву обнаженную Афродиту, выходящую из пены морской. Правда, на ней было снова надето платье с глубоким декольте, но после истории с Кобб-Хардингом она стала весьма чувствительна к комплиментам относительно ее бюста, тем более, когда ее партнер по танцу еще не обсудил с ней ни погоду, ни число присутствующих гостей.
– И красивее, чем Афродита, – добавил Томас Честерфилд, когда в танце они снова
А-а, понятно. Он просто сравнивает ее с богинями вообще, а не только с обнаженными.
Ряды танцующих снова пересеклись, и Элинор подала руку Шарлеманю.
– С кем ты танцуешь? – спросила она. – С леди Шарлоттой Эванс. А ты?
– С Честерфилдом.
– Он болван, – сказал брат, и они снова разошлись.
Вот тебе и на! Она ведь всего лишь согласилась станцевать с Томасом, а не выйти за него замуж. К тому же у Честерфилда была репутация перспективного молодого человека, который может, если пожелает, многого добиться в палате общин. Не его вина, что он несколько… скучноват. Каждый выглядит таким по сравнению с маркизом Девериллом.
Она все еще размышляла, почему Томас Честерфилд не кажется ей более привлекательным, когда танец закончился и он проводил ее в буфетную.
– Благодарю вас, мистер Честерфилд.
– Танцевать с вами одно удовольствие, – сказал он, слегка запинаясь. – Я подумал… не пожелаете ли вы… поехать со мной на пикник. – Он покраснел. – У меня, видите ли, очень много планов на будущее.
– Да, я слышала об этом, – кивнула она.
– Мне кажется, у каждого есть виды на будущее, – раздался низкий, медлительный голос за их спинами. – Возможно, вам было бы лучше говорить о стремлениях.
Бледное лицо Томаса побагровело.
– Но у меня действительно есть планы…
– Оставьте их при себе, – прервал его маркиз. – А в нашем плане – вальс.
С этими словами он взял Элинор под руку. Честерфилд за их спинами пробормотал извинения и направился в игровую комнату, где имелись большие запасы горячительных напитков.
– Была ли необходимость в вашем вмешательстве? – спросила она. – Ведь он всего лишь пригласил меня на пикник.
Валентин замедлил шаг.
– Он значился в списке ваших потенциальных супругов? – спросил он, удивленно подняв брови. – Приношу свои извинения. Вернитесь и закончите ваш разговор. Вам, наверное, до смерти хочется узнать, каковы его планы на будущее?
– Вы заставили его так нервничать, что теперь никакого разговора у нас не получится.
Его губы тронула улыбка.
– Не думаю, что вы много потеряли.
Начался вальс, и Деверилл, повернувшись к ней лицом, положил руку ей на талию, прижав чуть ближе, чем это допускалось приличиями. У нее бешено колотилось сердце – как от волнения, так и от нетерпения. Ведь если она хотела осуществить свой план, нужно сегодня рассказать о нем Валентину. В то же время она не могла понять, что делало маркиза привлекательнее других мужчин, вполне приличных и достойных джентльменов.
– Деверилл,
– Комплимент?
– Что-нибудь такое, что вы обычно говорите, чтобы произвести впечатление на молодую леди.
Он улыбнулся еще шире.
– Это зависит от многих обстоятельств.
– Звучит уклончиво… Он вздохнул.
– Ладно. – Некоторое время они вальсировали молча. – Право, не знаю.
– Бросьте ваши уловки, – запротестовала она. – Наверняка вы можете что-нибудь придумать.
Она ждала от него восторженного замечания о ее глазах, волосах или о ее сходстве с той или иной богиней любви. Но взгляд Деверилла стал удивительно серьезным.
– Вы самая непредсказуемая девушка из всех, которых я когда-либо знал, – сказал он. – И самая красивая.
И это был, наверное, лучший комплимент из всех, которые она когда-либо получала.
– Учитывая множество женщин, с которыми вы знакомы, я польщена.
– А теперь можете объявить, на каком приключении вы остановили свой выбор, – сказал он, понизив голос и прижимая ее чуть крепче.
Боже! Если бы Мельбурн и Деверилл не были друзьями, у него сейчас возникли бы серьезные проблемы с братьями Гриффин. У нее тоже. В его присутствии она совсем теряет голову.
– Хорошо. Я пришла к выводу, что это должно быть нечто такое, что я делала и раньше, но сейчас не могу.
Он пристально посмотрел ей в лицо.
– В таком случае объясните, что же это такое.
Она затаила дыхание. Это была самая трудная часть разговора.
– Я хочу… я хочу искупаться.
– Всего лишь? – Да.
– Ну, это проще простого. Должен признаться, от вас я ожидал чего-то… сногсшибательного.
Она почувствовала, что Валентин разочарован, и это, как ни странно, ее очень встревожило.
– Извините, если это не что-то захватывающее, но для меня это важно.
– Почему?
Элинор стиснула зубы. Хорошо еще, что он пока не потешается над ней.
– Я… когда мы были детьми, летом мы почти каждый день ходили на озеро в Мельбурн-Парке. И плескались в воде чаще всего голышом. Никого это не беспокоило – мы были детьми, и это было весело. Я хочу снова почувствовать себя так же, Валентин.
– Голышом, – повторил он. «Естественно, он уцепился за это слово».
– Не в этом дело. Я едва ли смогу полностью обнажиться снова. Но мне хотелось бы искупаться. В пруду. В полночь. В Гайд-парке.
Он медленно закрыл рот и, кажется, даже немного побледнел. В то же мгновение расстояние между ними вновь оказалось в рамках приличий, хотя они продолжали кружиться в вальсе, и она не заметила, что он от нее отпрянул.
– Что-нибудь не так? – спросила она, почувствовав, что краснеет.
– Это более захватывающее приключение, чем вам кажется, Элинор, – наконец произнес он. – В Гайд-парке всегда множество гуляющих.
– Но в это время там будет темно.
– Значит, вы твердо намерены искупаться?