Грехи детства
Шрифт:
— Со мной водились даже из четвертого класса, — возразил я с раздражением.
— Да это все равно: ведь Адась учится в Варшаве, а вы… Где это вы учитесь?.. Где?..
— В Седлеце, — с трудом выговорил я сдавленным голосом.
— А я тоже поеду в Варшаву, — объявила Лёня и прибавила: — Может быть, вы скажете Зосе, что я уже здесь…
И, не дожидаясь моего согласия или отказа, она вприпрыжку побежала к беседке.
Я был ошеломлен: у меня в голове не укладывалось, как это девочка так со мной обращается.
«Ах, отстаньте вы от меня со своими играми! — подумал я, уже по-настоящему рассердясь. —
Однако суждения эти отнюдь не помешали мне немедленно выполнить ее приказ. Быстрым шагом я пошел домой, пожалуй даже чересчур быстрым, — но это, наверно, вследствие душевного волнения.
Зося доставала зонтик, собираясь идти в сад.
— Да, знаешь, — сказал я, бросая фуражку в угол, — я познакомился с Лёней.
— И что же? — с любопытством спросила сестра.
— Ничего… так себе!.. — пробормотал я, избегая ее взгляда.
— Правда, какая она добрая, какая красивая?..
— Ах, меня это нисколько не интересует. Кстати, она просила тебя прийти.
— А ты не пойдешь?
— Нет.
— Почему? — спросила Зося и посмотрела мне в глаза.
— Оставь меня в покое!.. — огрызнулся я. — Не пойду, потому что мне не хочется…
Видимо тон мой был очень решителен, если сестра, не задавая мне больше вопросов, ушла. Заметив, что она пустилась чуть не бегом, я крикнул ей в окно:
— Зося, только, пожалуйста, там ничего не говори… Скажи, что… у меня заболела голова.
— Ну-ну, не беспокойся, — ответила сестра, подбегая ко мне. — Я о тебе дурного не скажу.
— Так помни, Зося, если ты хоть немножко меня любишь.
Тут мы, разумеется, очень нежно расцеловались.
Трудно сейчас откопать в памяти чувства, которые меня терзали после ухода Зоси. Как это Лёня посмела так со мной разговаривать?.. Правда, учителя и особенно инспектор обращались со мной довольно фамильярно, — да, но это старые люди. Однако среди товарищей в первом классе (теперь уже во втором) я пользовался уважением. Да и тут, в деревне, вы бы послушали, как со мной разговаривал отец, поглядели бы, как мне кланялись батраки; а сколько раз меня приглашал приказчик: «Пан Казимеж, может, заглянете ко мне: посидим, покурим…» А я ему на это: «Благодарю вас, я не хочу привыкать». А он: «Какой вы счастливец, что у вас такая сила воли… Вы бы не поддались и гувернантке…»
Соответственно обращению старших я тоже держался очень степенно. Недаром сам приходский ксендз говорил отцу: «Вы посмотрите, дражайший мой пан Лесьневский, что школа делает с мальчиком. Только год тому назад Казик был сорванцом и ветрогоном, а сейчас, дражайший мой, это дипломат, это Меттерних…»
Такого мнения были обо мне люди… И надо же было случиться, чтобы какая-то коза, которая и одного-то класса не видела, чтобы она посмела мне сказать: «Это, мальчик, очень на вас похоже!..» Мальчик!.. Подумаешь, взрослая барышня! Оттого, что она знакома с каким-то Адасем, так уже задирает нос. А что такое этот Адась? Окончил третий класс. Ну, а я перешел во второй. Велика разница! Если будет ослом, так я его догоню или даже перегоню. Да еще вдобавок ко всему она велит мне идти за Зосей, как будто я ее лакей! Посмотрим, стану ли я тебя слушаться в другой раз!.. Честное слово, если она еще когда-нибудь
Я чувствовал, что мне не приходит в голову подходящий ответ, и все больше раздражался. Должно быть, я даже изменился в лице, потому что ключница наша, старая Войцехова, дважды заходила в комнату, искоса поглядывала на меня и наконец не утерпела:
— О, господи, что это ты какой скучный?.. Или набедокурил что, или, может, что случилось с тобой?..
— Ничего со мной не случилось.
— Уж я вижу, что-то есть: от меня ничего не утаишь. Если что натворил, ступай-ка ты сразу к отцу и повинись.
— Да ничего я не сделал! Просто немножко устал — и все.
— А устал, так отдохни да поешь. Сейчас я дам тебе хлеба с медом.
Она вышла и через минуту вернулась с огромным куском хлеба, с которого мед так и капал.
— Да не буду я есть, отстаньте от меня!..
— Почему бы тебе не поесть? Бери-ка скорей, а то у меня мед течет по пальцам. Вот поешь, сразу повеселеешь. Оно всегда томит, когда проголодаешься, а поешь, сейчас в голове прояснеет. Ну, возьми-ка в руку!
Пришлось взять, потому что я испугался, что она мне закапает медом волосы или мундир. Машинально я съел, и действительно мне стало полегче на душе. Я подумал, что как-нибудь с Лёней уладится и что не мешало бы угостить и бедного Валека: ведь он-то, наверно, не часто ел мед; к тому же я его уже полюбил.
По моей просьбе Войцехова, видя, сколь благотворное действие оказало ее лечение, отрезала мне еще больший ломоть хлеба, не пожалев и меду. Я осторожно взял его и отправился искать мальчика.
Нашел я его неподалеку от кухни. С ним разговаривали, пересмеиваясь, два батрака, привезшие из лесу дрова.
— Как еще раз побьет тебя мать, — говорил один, — собирайся и ступай куда глаза глядят. Что? Пойдешь?
— Да я не знаю как, — ответил Валек.
— Бери сапоги на палку — и скорей в лес. Там есть на что поглядеть.
— Да у меня и сапог нету.
— Ну, бери одну палку. С палкой и без сапог дойдешь.
Увидев меня, мальчик бросился к лопухам.
— Что вы ему говорите? — спросил я батраков.
— А ничего, смеемся над ним. Чего ж не посмеяться над дурачком.
Почувствовав, что мед мне пачкает пальцы, я не стал вступать с ними в долгие разговоры, а пошел за Валеком. Он стоял в кустах и смотрел на меня.
— Валек, на вот тебе хлеб с медом.
Он не тронулся с места.
— Да иди же. — И я двинулся к нему.
Мальчик пустился бежать.
— Ох, какой ты глупый… Ну, вот тебе хлеб, я кладу его сюда…
Положив хлеб на камень, я пошел прочь. Но лишь когда я скрылся за углом кухни, мальчик осмелился приблизиться к камню, затем осторожно осмотрел хлеб и наконец съел его, насколько я мог судить, с аппетитом.
Часом позже, подходя к лесу, я заметил, что на некотором расстоянии за мной плетется Валек. Я встал, и он тоже остановился. Когда я повернул к дому, он кинулся в сторону и скрылся в кустах. А через минутку снова бежал за мной.