Грехи детства
Шрифт:
На похоронах Юзика я не был, но его провожал весь наш класс с учителями и ксендзом. Мне говорили, что гробик у него был черный, обитый бархатом и маленький, как футляр для скрипки.
Отец его страшно плакал, а на кладбище схватил гроб и хотел с ним бежать. Но Юзика все-таки похоронили, а его отца полицейские выпроводили с кладбища.
Когда я в первый раз пришел в школу, мне сказали, что кто-то ежедневно справляется обо мне. Действительно, в одиннадцать часов меня вызвали из класса.
Я вышел — за дверью стоял отец умершего Юзика. Лицо у него было бледно-фиолетовое, а нос сизый. Он был совершенно трезв, только голова у
Взяв меня за подбородок, человек этот долго смотрел мне в глаза, а потом неожиданно спросил:
— Это ты вступился за Юзика, когда к нему приставали в классе?..
«С ума, что ли, сошел этот старик?» — подумал я и ничего не ответил.
Он обнял меня за шею и несколько раз поцеловал в голову, шепча:
— Благослови тебя бог!.. Благослови тебя бог!..
Отпустив мою голову, он снова спросил:
— Ты ведь был при его смерти?.. Скажи мне правду, очень он мучился?.. — Но вдруг отшатнулся и быстро проговорил: — Или нет… ничего мне не рассказывай!.. О, никто не знает, как я несчастен!..
Из глаз его полились слезы. Он схватился обеими руками за голову, отвернулся от меня и побежал к лестнице с воплем:
— Бедный я!.. Бедный… бедный!..
Кричал он так громко, что в коридор высыпали учителя. Поглядев ему вслед, покачали головами и велели мне возвратиться в класс.
Под вечер какой-то рассыльный принес мне на квартиру довольно большой сундук и записку, в которой было лишь несколько слов: «От бедного Юзика на память».
В сундуке оказалось множество прекрасных книг, оставшихся после покойного Юзика, в том числе: «Книга о вселенной», «История» Цезаря Кантю, «Дон-Кихот», «Дрезденская галерея» и другие. Благодаря этим книгам я пристрастился к серьезному чтению.
Весна уже была в разгаре, когда я в первый раз отправился на могилу Юзика. Она была такая же маленькая и горбатая, как он. Я заметил, что кто-то обсадил ее зелеными ветками. В нескольких шагах от могилки в траве валялась груда бутылок с надписью: «Ром-Ямайка». Я просидел там с час, но не сказал Юзику, какие уроки нам задали, потому что и сам не знал, и он меня не спросил.
Через неделю я снова пришел на кладбище. Снова я увидел свежие ветки на могиле Юзика, а в траве — несколько целых и разбитых бутылок.
В начале мая по городу разнеслась странная весть. Однажды утром на могиле Юзика нашли мертвым его отца. Возле него лежала недопитая бутылка с надписью: «Ром-Ямайка».
Доктора говорили, что умер он от аневризма.
События эти странно подействовали на меня. С этого времени меня стало тяготить общество товарищей, надоедали их шумные игры. Тогда я углублялся в книги, доставшиеся мне от Юзика, или убегал за город, в овраги, заросшие кустарником, и, бродя по ним, размышлял бог весть о чем. Не раз я задавался вопросом, почему так нелепо погиб Юзик и почему отец его был так одинок, что искал прибежища на могиле сына? Я понял, что самое большое несчастье — это не иметь близких, и уже не удивлялся тому, что бедный горбунок искал себе друга.
Я тоже нуждался теперь в друге. Но среди товарищей ни один не пришелся мне по душе. Вспомнил я о сестре. Нет!.. Сестра не заменит друга.
Товарищи говорили про меня, что я одичал, а у хозяина квартиры уже не оставалось ни малейшего сомнения в том, что я стану величайшим злодеем.
Настал торжественный акт, и тут инспектор объявил во всеуслышание, что я переведен во второй класс. Событие это
Однако на следующий день я немного попривык к своему счастью, а когда ехал домой на каникулы, по дороге не переставая толковал вознице, что из множества учеников я один заслуженно переведен во второй класс и что я перешел лучше всех. Я приводил ему такие неопровержимые доказательства, что он не вытерпел и стал зевать. Но, едва умолкнув, я с ужасом убедился, что сам я полон сомнений.
На другой день, подъезжая к дому, я увидел сестру Зосю: она выбежала мне навстречу. Я тотчас сообщил ей, что перешел во второй класс и что умер мой друг Юзик, оттого что его переехали. Она же сказала, что соскучилась по мне, что у ее курицы уже десять цыплят, что к графине два раза в неделю приезжает с визитом какой-то господин, что их гувернантка влюбилась в приказчика и что ее, то есть Зосю, покойный Юзик ничуть не интересует, потому что он был горбун. Но, между прочим, ей жалко его.
Говорила она это, стараясь казаться взрослой барышней.
Отца я увидел в полдень. Он встретил меня очень радушно и сказал, что даст мне на каникулы лошадь и позволит стрелять из кремневого ружья.
— А теперь, — прибавил он, — ступай в господский дом и поздоровайся с графиней, хотя… — И тут он махнул рукой.
— Что случилось, отец?.. — спросил я, как большой, и даже сам испугался своей смелости.
Сверх ожидания отец не рассердился и ответил с оттенком горечи:
— Теперь она уже не нуждается в старом уполномоченном. Скоро тут будет новый хозяин; ну, а этот сумеет… — Он внезапно замолк и, отвернувшись, буркнул сквозь зубы: — Проиграть в карты имение…
Я начинал догадываться, что в мое отсутствие здесь произошли важные перемены. Тем не менее я отправился поздороваться с помещицей. Она приняла меня очень приветливо, а я заметил, что в глазах ее, прежде таких печальных, теперь появилось совсем иное выражение.
Возвращаясь домой, я встретил во дворе отца и сказал ему, что графиня необыкновенно весела. Она вертится и хлопает в ладоши, в точности как ее горничные.
— Еще бы! Какая баба перед свадьбой будет не в духе… — пробормотал отец словно про себя.
В эту минуту к господскому дому подкатила изящная коляска, и из нее выскочил высокий мужчина с черной бородой и огненными глазами. Должно быть, графиня выбежала на крыльцо, потому что я видел, как она из дверей протянула ему обе руки.
Отец шел впереди меня и, тихо посмеиваясь, брюзжал:
— Ха-ха!.. Все бабы с ума посходили!.. Барыня вздыхает по щеголю, а гувернантка по приказчику… А для Салюси остался я да еще ксендз… Ха-ха!
Мне шел двенадцатый год, и я уже много слышал о любви. Тот верзила, который брил усы и три года сидел в первом классе, не раз изливался перед нами в своих чувствах к какой-то барышне и рассказывал нам, что видит ее по нескольку раз в день — на улице или через форточку. Наконец, сам я прочитал немало необыкновенно прекрасных романов и отлично помню, сколько волнений мне доставили их герои.