Грехи наши тяжкие
Шрифт:
— Подумайте. Мы вас не торопим.
— Мне нечего думать! — в запальчивости крикнул он.
Все у него запрятано хорошо, надежно. Ни за что! Подохнут, а не найдут! Даже если его засудят, отберут квартиру, поселят в ней кого-либо — даже через десять лет, когда он вернется, все будет на месте.
— Хорошо! Тогда мы вынуждены будем обыскать квартиру, — сказал Гужов и добавил, обращаясь к напарнику: — Никитенко, покажите гражданину Косульникову ордер на обыск.
— Ваше право… — Косульников даже не поглядел на бумагу, которую вынул из папки белобрысый.
Никитенко
Искать в гостиной было нечего: разные вазы, редкой работы сервизы — столовые, чайные и кофейные — стояли на вид, смотри в их пустые утробы, заглядывай.
И Никитенко заглядывал. Отодвигал стекло, совал нос в вазы и супницы. По лицу его мелькала усмешка: мол, зачем так много ваз. Осмотрев гостиную, он все той же ленивой походкой пошел в соседнюю комнату, в спальню.
«Иди-иди! — зло подумал Косульников. — Знаем мы вас — сейчас перевернете все вверх дном — комод, подушки, матрасы».
Однако следователь, вопреки ожиданию Косульникова, не стал ничего потрошить — ни подушек, ни матрасов. Он только несколько брезгливо приподнял край покрывала на их двуспальной кровати и посмотрел швы матрасов: машинной ли они строчки или самодельные? Убедившись, что матрасы не перешивались, он накрыл постель покрывалом и подошел к комоду.
Комод был старинной работы — как и вся мебель в спальне. Ящик небольшого размера, он стоял на высоких ножках и был инкрустирован слоновой костью ручной работы. Не комод, а игрушка. Таких днем с огнем не сыщешь — их не делают. Но как раз эта необычность вещи больше всего и поразила следователя. Он долго смотрел на комод, соображая, что с ним делать, стараясь понять, с чего надо начинать осмотр. И начал с того, что выдвинул все ящики комода и выложил из них белье, лежавшее стопками. Затем внимательно осмотрел днища ящиков. Что-то вызвало у него сомнение, и он постучал по одному-другому днищу — не пустые ли?
И когда Косульников уловил звук, он чуть заметно улыбнулся: ничего не знают. Если б они знали его тайники, то не стучали бы понапрасну.
Но следователь, согнув свою корявую пятерню, все стучал и стучал по дну. Днища ящиков были не из орголита, как их делают теперь, а орехового дерева и, судя по звуку, пустот в них не было. Тогда следователь вновь засунул белье в ящики и осмотрелся: что еще заслуживает досмотра?
На стене спальни висела копия Тициана «Спящая Венера» — очень хорошая, неизвестного живописца прошлого века. Лежа в постели, Косульников смотрел на Венеру и находил, что его жена не хуже тициановской красавицы.
Теперь Косульникову было не до этих приятных воспоминаний. Но когда-то он очень гордился «Спящей Венерой» и непременно показывал ее друзьям. «Венера» была в тяжелой раме. В такой раме можно было запрятать черт знает что. Однако следователь, покосившись на обнаженную женщину, с тем же выражением неприятной обязанности вышел из спальни и направился в кабинет.
13
«Знают.
Кабинет был гордостью Косульникова. Хоть и редко, но он приглашал сюда друзей, угощал их, играл с ними в шахматы.
Это была просторная комната в два окна, с массивными дубовыми подоконниками. Дубовый паркет, покрытый лаком, блестел. Ничего лишнего — в комнате были только стол, шахматный столик — расписной, палехской работы, диван, два кресла, обитые кожей, да полки с книгами — и больше ничего.
Иметь книги в доме стало теперь модой. Но Косульников собирал книги не только ради одной моды. Покупая книги, он вкладывал в них капитал. А друзьям по работе говорил: «Дочь-студентка просит: папа, купи то да се!» И Косульников ездил по букинистическим магазинам города; скупал все, что стоило денег. У него были редкие издания.
«Но эти мужланы ничего в книгах не смыслят!» — решил Косульников, наблюдая за следователем.
Тот отодвинул стекло, взял с полки Конан-Дойла — так себе, дешевенькое издание, приложение к «Огоньку». Читала жена. Следователь снял тома с полки, положил их на подоконник, принялся листать.
«Вынимай! Клади!» — шептал Аркадий.
Но следователь почему-то не стал снимать с полок все книги, — видимо, передумал. И правда, если ворошить все книги, то работы хватит и на завтра. Он поставил тома Кона-Дойла обратно, задвинул стекло на полке, бегло посмотрел еще две-три редкие книги и, бросив осмотр, подошел к столу.
— Ключи от ящиков у вас? — спросил он, заглянув в соседнюю комнату, где сидел Косульников.
— Ящики открыты, — сказал он.
Сказал — и от души отлегло: не знают!
И он услыхал, как следователь отодвигал ящики стола — один, другой, третий. Косульников знал, что в столе нет ничего: он не держал в нем ни ценностей, ни деловых бумаг. Так, лежала кое-какая мелочь, необходимая в хозяйстве. И потому, когда минуту-другую спустя следователь вышел в гостиную, Косульников со злорадством посмотрел на то, что он несет.
А вынес он серебряный портсигар с массивной крышкой, из которого Косульников угощал своих компаньонов, играя в шахматы. Он любил сам брать сигареты не из пачки, а из портсигара и угощал других. Теперь белобрысый положил портсигар на стол вместе со сберегательной книжкой.
Гужов не стал глядеть ни на портсигар, ни на книжку.
— Ищите, ищите, — сказал он. — Это для отвода глаз.
Следователь снова вернулся в кабинет.
Вернулся и — стук! — ударил по подоконнику кулаком.
«Знают!» — насторожился Косульников. Он глаз не сводил с белобрысого, стучавшего по подоконнику.
Тот постучал по одной дубовой доске, по другой. Подоконники были массивные, края закруглены, но не простой фаской, а ложбинкой. Очкарик внимательно осмотрел эту ложбинку, еще раз постучал… Что-то показалось ему в этом звуке подозрительным: пустота! Тогда он потрогал фаску — она сдвинулась. Он легонько отодвинул ее в сторону, а там, в скрытой от глаз нише подоконника, виднелись глазки замка — как у доброго сейфа.