Грехи наши тяжкие
Шрифт:
— Да.
— Говорите: мы вас слушаем.
— Я не то чтобы хотел сделать заявление, — сказал Косульников. — Я хотел бы в присутствии Варгина, лично ему, повторить свои показания, сделанные мною следствию двадцать пятого июля сего года.
— Хорошо, говорите.
— Так вот — начал Косульников. — Я заявляю, что действия председателя колхоза «Рассвет» Варгина, предоставившего мне своим «договором» волю для финансовых махинаций, носили сугубо корыстный характер. Варгин знал, что большая часть денег, которая перечислялась мне, как организатору производства,
— Откуда я знал, что себе их берете?! — крикнул Варгин недовольно — он привстал от удивления.
— Спокойнее… — обронил Гужов.
— Я заявляю, что действия председателя колхоза «Рассвет» Варгина продиктованы тем, что он, Варгин, неоднократно принимал от меня взятки. Первый раз я вручил ему в руки лично три тысячи рублей. Было это в правлении колхоза, при подписании договора, заключенного между нами.
— Чего несешь пустое?! — крикнул со злобой Тихон Иванович. Гужов постучал карандашом по графину с водой:
— В свое время вам будет предоставлено слово.
— Взятки в виде подарков затем вручались Варгину регулярно, — продолжал Косульников. — Мною лично, а также через других лиц, с которыми общался Варгин. Мы подарили ему столовый гарнитур из двенадцати предметов: стол, диван-кровать, шкаф-горку и стулья с мягкой обивкой. Через посредство моих людей Варгину был передан цветной телевизор «Темп», стоимостью 735 рублей 45 копеек. Чайный сервиз немецкой работы — на двенадцать персон, стоимостью 301 рубль 72 копейки. Варгин знал также, что на завод 1-го Мая в декабре прошлого года мы дважды сдавали одни и те же наконечники, сделанные в его хозяйстве. Потом мы проделали эту же операцию не один раз. После успешной операции Варгин получал от нас взятки. Так, при посещении меня в феврале этого года, у меня на квартире, я лично вручил Варгину тысячу рублей. Это и называется работать исполу.
6
Тихон Иванович за свою жизнь видел многое.
Но чаще всего он вспоминал, как в сорок втором году сидел в развалинах Сталинградского элеватора. Тогда на его глазах горел и рушился город. На позиции их полка, потрепанного в последних оборонительных боях, налетело сразу штук сорок «юнкеров». Был миг, когда, казалось, земля затихла, вслушиваясь в натруженное гудение моторов. Варгин сидел и не в окопе даже, а в простенке элеватора. Тихон уже прощался с жизнью, наблюдая, как самолеты заходят на бомбометание.
Он бросился вниз, в ворох бетона и битого кирпича. И пока он летел вниз, видел, как стена соседнего дома — выгоревшего, но все еще стоявшего, падает, снесенная воздушной волной. Падала целая стена — с пустыми глазницами окон. Падала плашмя!
Похолодев, Варгин уткнулся в кирпичное крошево, пахнущее дымом, горелым зерном, сажей и еще чем-то, чем пахнут лишь развалины, он осознавал только, что живой. Чувство того, что он бессилен перед этой стихией, привело его в ярость. Поэтому, несмотря на опасность, Варгин смотрел, как самолеты в десятый раз, наверное, входили
Земля под ним дыбилась от взрывов: «Трах!», «Трах!». Его подбросило, сверху посыпались пыль и обломки.
На какое-то время Варгин потерял сознание…
Такое же примерно состояние переживал Тихон Иванович и теперь. Если бы Варгин стоял, слушая показания Косульникова, он бы рухнул на пол. Но Тихон Иванович сидел. В глазах у него потемнело, в ушах погасли звуки.
Он сознавал одно: жизнь его рушится.
Варгин уперся в стул, на котором сидел, и, слушая, до боли сжимал губы. Тихон Иванович сознавал, что тем Варгиным, которого все знали, который имел право повелевать людьми, он отсюда уже не выйдет. Он не докажет следователю свою неподкупность. Нет! Никогда! Ни за что!
Когда Тихон Иванович пришел в себя, он первым делом увидел взгляд Гужова — удивленный и испытующий. Следователь старался не упустить ни одного его движения. И этот испытующий взгляд более всего привел его в чувство.
Обрадовался, что я потерял самообладание, — подумал Тихон Иванович. — Но он еще не знает, каков он — снайпер Варгин!»
И Тихон Иванович, овладев собой, сказал:
— Сволочь!
Гужов только снисходительно улыбнулся.
— Это не довод, — сказал он. — Ваши слова не занесешь в протокол. Если у вас есть возражения против показаний подсудимого, то прошу вас высказаться по существу.
— Я хочу заявить только одно: никаких взяток я не брал, — сказал Варгин. — Наговорить на меня может лишь человек, который ни разу не был в моем доме. У меня нет ни столового гарнитура, ни цветного телевизора. Спросите любого: есть ли у меня время смотреть его, телевизор?! Я прошу следствие проверить показания Косульникова. Посмотреть обстановку в моем доме, а потом уж решать — присоединить эти показания к протоколу или нет.
Наступила тишина. Слышно было только тяжелое дыхание Варгина да поскрипывание пера Никитенко, сидящего за отдельным столиком у окна.
— Это мы, конечно, проверим, — заговорил Гужов. — Однако мы учитываем и то обстоятельство, что вы могли ликвидировать вещественные доказательства: распродать мебель, телевизор, чайный сервиз.
Врожденное спокойствие изменило Тихону Ивановичу. Как только закончил следователь, так заговорил он.
— Да-а… но есть люди, которые еще недавно смотрели у меня мой старенький телевизор. Сидели за столом и смотрели. Например, Михаил Суховерхов. Он расскажет вам и как я воевал, и какой телевизор у меня смотрел.
— Все это так. Однако следствие приобщает заявление Косульникова к протоколу.
— Это ваше право.
— Но если даже оставить в стороне вопрос о взятках, все равно вы должны отвечать по суду. Вы использовали колхозные деньги для премирования специалистов сельского хозяйства. Использовали?
— Да.
— Вы отвлекали их от прямых обязанностей по подъему сельскохозяйственного производства. Вы, Варгин, знали, что наконечники оплачивались дважды. Это, надеюсь, вы не отрицаете?