Грехи наши тяжкие
Шрифт:
Долгачева только теперь уловила настроение Бати. Но она не могла перестроиться. Доклад ее был в свое время написан. Она поняла, что от нее ждут не плана уборки картофеля, а совсем другое. Она поняла, что читать свой доклад нельзя. Долгачева стала просто рассказывать о делах в районе; о том, как идет уборочная страда, какие тут недостатки; сказала, что ряд хозяйств, особенно «верхних» — опять получили низкий урожай зерновых. Надо подумать о севооборотах, о специализации этих хозяйств.
— Райком считает, что надо сократить малопродуктивные посевы, — сказала Долгачева. — Рядом с нами — крупные города
Выступая, Долгачева разговор о картофеле приберегла к самому концу. Екатерина Алексеевна знала, то Батя очень гордился тем, что область снабжает картофелем столицу. Зная это, Долгачева указала на рост урожайности картофеля, на то, как предполагается организовать его уборку и сохранность. Екатерина Алексеевна втайне надеялась, что Батя хоть в этом поддержит ее.
Но Долгачева ошиблась.
Едва она окончила говорить, как тут же Батя спросил ее о статье: обсуждалась ли ее статья на бюро райкома или это ее индивидуальное творчество?
Он так и сказал: творчество.
Екатерина Алексеевна поняла, что статья эта — ее ошибка. Что именно статья причина раздражения Бати.
И, поняв это, Долгачева притихла и слушала Батю не перебивая.
— В таких вещах заниматься творчеством нельзя! — говорил он.
Батя любил в самом начале направить разговор в нужном направлении. Иными словами, не вникая в подробности, дать общую оценку тому, о чем предстоит разговор. А после этой оценки, как указано направление, небось найдутся люди, способные развить его мысль — повести разговор в направлении, необходимом при обсуждении того или иного вопроса.
— Долгачева — не новичок в партийной работе. — Продолжал Батя. — Мы не раз хвалили ее за то, что она старается. Но с этой статьей произошла ошибка. Мы не можем допустить уменьшения площадей под зерновыми. Тем более уменьшения валового сбора. Не можем! Ясно? В том политика партии. Если низки урожаи, то надо не корить землю, а посмотреть на себя: не мы ли виноваты в этом? Кислые земли надо известковать. Они очень отзывчивы на нашу заботу. Худо-бедно, но область кормит себя хлебом. А выходит так, что автор статьи, партийный работник, призывает к пересмотру посевных площадей по всему Нечерноземью. Мы знаем, к чему это приведет! К бесконтрольности, к стремлению разбогатеть любыми средствами. Только не за счет земли. Иметь деньги не от продажи зерна, а, скажем, от подсобных промыслов.
Долгачева подняла голову от стола, сказала упрямо:
— Я не призываю к этому.
— Но автора статьи можно так понять, — продолжал Батя. — Ведь никаких ссылок, никаких доказательств в статье нет. Есть ссылка на пример Успенского совхоза, пересмотревшего структуру посевных площадей. Да, совхоз этот пересмотрел свою структуру, исходя из нового хозяйственного направления.
— А вы не считаете доказательством личный опыт? — не сдавалась Екатерина Алексеевна.
— Личный опыт? — повторил Батя. — Личный опыт в таком деле — плохой советчик. Вы работаете в райкоме всего лишь семь лет. А некоторые наши товарищи побольше — и то не ссылаются на личный опыт.
Выждав, пока все уловят смысл его слов, Батя помолчал. Затем призвал высказываться и других членов бюро.
Теперь говорить было просто: направление разговора указано.
Долгачева это очень хорошо знала — у самой были заведены такие же порядки.
Екатерина Алексеевна приготовилась слушать: интересно, кто выступит первым?
10
Первым взял слово Штырев.
Еще будучи председателем колхоза, Екатерина Алексеевна сталкивалась с ним. В то время Штырев заведовал сельхозотделом обкома комсомола и часто бывал в ее колхозе уполномоченным. Он поражал вежливостью. Скажем, садились они в «газик», и он нечаянно задевал кого-либо — Штырев десять раз в пути повторял: «Извините», «Извините».
Тогда Штырев не имел специального образования. Но юношеский пыл-запал у него был. На лице у него уже тогда было написано, что он далеко пойдет.
И это предположение оправдалось.
Правда, они шли разными путями. Долгачева шла по земле с заботой о ней. А Штырев восходил по лестнице, которая зовется «аппаратной работой»: инструктор, заведующий отделом, секретарь по сельскому хозяйству…
Штырев шел по этой лестнице, карабкался вверх, падая, но не совсем — он всегда цепко держался за перила. Этой поддержкой ему был заочный институт. Он всегда учился. Другие окончат институт — ну и ладно. Хватит: жить можно.
Штырев же знал, что, очутись он вне стен обкома, кем он станет, агроном? В лучшем случае сотрудником какого-нибудь сельхозуправления. Поначалу Штырев защитил диссертацию «Коллективизация сельского хозяйства на примере Ново-Лужской области». Чем не тема? У тому же весь материал у него под рукой.
Штырев стал кандидатом наук, а потом и доктором, и все «Коллективизация сельского хозяйства».
Батя — не доктор наук. Уйдет на пенсию и станет, как все смертные, дедом.
Штырев же никогда на пенсию не уйдет, будет профессором.
В этом вся разница.
Потому-то Батя и прислушивается к Штыреву: что скажет «ученая голова», как в шутку все звали его за глаза.
Не подумайте, что Штырев подымался по этой лестнице — ступенька за ступенькой — все время вверх и вверх. Бывали у него и срывы, и оступался он не раз. Но всегда из ошибок Валерий Владимирович делал правильные выводы.
Поддерживать Долгачеву — зачем? Какая в том выгода? Да никакой!
Возразить Бате — значит вызвать его неудовольствие. Сегодня неудовольствие, завтра…
Потому-то Штырев и разошелся вовсю.
— Мы давно знаем Екатерину Алексеевну. Знаем, что она — против зерновых, — говорил Валерий Владимирович. — Но вызывает удивление позиция областной газеты, которая перепечатала статью Долгачевой без согласования с вами, Степан Андреевич…
Долгачева отыскала взглядом Мокрюкова. Он слушал Штырева, не подымая головы от стола.