Грехи негодяя
Шрифт:
– Мисс Свифт устала, и здесь очень жарко, – сказал визитер. – В кабинете ей сразу станет лучше.
Колин с удивлением воззрился на незнакомца:
– Кто вы?
– Клейтон Кэмпбелл. Я когда-то здесь работал. – Этот голос в течение последних десяти лет преследовал Оливию в ночных кошмарах.
И она вдруг подумала, что вот-вот лишится чувств. Перед глазами у нее все поплыло, но она не могла допустить, чтобы рабочие увидели ее слабость. Сделав над собой усилие, она все-таки удержалась
– Все в порядке, Колин. Я буду в кабинете.
Оливия позволила Клейтону вывести ее из цеха и отвести в кабинет. Как только за ними закрылась дверь, она подняла руку и дрожащими пальцами прикоснулась к его лицу. Высокий угловатый мальчишка, которого она помнила, исчез, и теперь перед ней был сильный, крепкий мужчина. Лицо же его казалось высеченным из камня.
Он жив.
Его подбородок чуть потемнел от пробивавшейся щетины. Оливия никогда не позволяла себе представлять, как он выглядел бы, став взрослым мужчиной. Но даже если бы она когда-нибудь дала себе волю, то все равно не смогла бы вообразить такого. Он стал грубее… но все равно был воплощением совершенства.
Он жив.
Она видела прямой нос, аккуратную раковину уха и чуть выступающие скулы. Ей хотелось увидеть все перемены, вспомнить сотни деталей, которые она давно забыла. Она должна была убедиться, что перед ней человек из плоти и крови, а не плод воображения.
Он жив.
Человек, которого она отправила на виселицу.
Клейтон не шевельнулся. Наконец, когда она встретилась с ним взглядом, он сквозь зубы процедил:
– Убери от меня руки.
Оливия отшатнулась и рухнула на жесткий стул.
– Клейтон, где ты был? Я думала, ты…
– Мертв? – услужливо подсказал он.
Она сразу поняла, что не должна была садиться. Он всегда возвышался над ней, но теперь… Теперь же он господствовал, подавлял, устрашал… Его губы скривились в презрительной гримасе.
Что ж, если это чудо, то оно оказалось вовсе не радостным.
– Где ты был? – Она стиснула в кулаках мягкую ткань своей серой рабочей юбки.
Клейтон саркастично усмехнулся. Господи, как же он изменился! Стал жестоким.
– В аду.
– Но ведь тебя повесили! Отец сам видел!
– Разве?
Все у нее внутри, включая и сердце, словно сжалось в тугой узел. Выходит, отец солгал ей. Еще одна ложь. Не первая и не последняя. Боже правый!
– Ты все это время был в тюрьме? Или… – Слова застревали в горле. – Тебя… куда-то увезли? – Могла ли она сделать что-нибудь, как-то ему помочь? Может, пойти к властям и рассказать правду?
– Я пришел не для того, чтобы воссоединиться с прежней возлюбленной.
Но это вовсе не значило, что она не могла задавать ему вопросы. Когда-то она любила его всей душой,
Заставив себя встать, Оливия спросила:
– Так что же с тобой случилось?
– Ты лишилась права задавать подобные вопросы.
– Клейтон, что произошло той ночью?
– Я хочу поговорить с твоим отцом. – Голос его был холоден и спокоен.
– Но, Клейтон…
– Не льсти себе. Я не долго мучился из-за твоего предательства. И не желаю говорить об этом.
– А я желаю!
– Но ты не всегда получаешь то, что хочешь, Алмаз.
Да как он смеет?! Как он осмелился сказать ей такое… и назвать ее так? Ей очень понравилось, когда Клейтон дал ей это прозвище. Алмаз – это сверкание, яркость, блеск. Но теперь, когда его голос исказило презрение, алмаз стал символом жадности, мелочности, тщеславия.
Но ничего такого в ней больше не было.
– Ты проводишь меня к отцу?
Эти слова вернули Оливию к реальности.
– Нет, невозможно.
– Вчера я уже понял, что доступ к нему ограничен, однако же…
Оливия мысленно вознесла хвалу верности и преданности их старого дворецкого.
– Отец не совсем здоров. Он никого не принимает.
– Но ведь он принял представителей Английского банка?
Откуда Клейтон узнал?…
– Это исключительный случай.
– Воскрешение из мертвых тоже можно считать исключительным случаем.
– Я не позволю! – Что ж, она ему скажет то же самое, что и всем остальным. – Все, что ты хочешь передать ему, говори мне. Я ничего от него не скрою.
– Остаешься его верной сторожевой собакой? – саркастически ухмыльнулся Клейтон.
Она не дрогнет! Не дрогнет ни от его презрения, ни от собственного гнева. Пусть она больше не предана своему отцу – она безраздельно предана фабрике.
– Так что же передать отцу?
Клейтон растянул губы в неискренней улыбке, продемонстрировав удивительно белые зубы.
– Скажи своему отцу, что я явился сюда за справедливостью. Все, что он имеет, скоро будет в руинах.
– За последние десять лет фабрика и так практически потерпела крах. Этих руин для тебя недостаточно?
– Невезение и справедливость – разные вещи. Фабрика готовится начать работу на Английский банк, разве нет?
Не было смысла отрицать то, что ему уже было известно.
– Да, готовится.
– Именно это и заставило меня здесь появиться. А вовсе не ты. Твой отец мог заткнуть мне рот, когда я был молод. Но больше он не будет совершать преступления.
– Да, не будет, – кивнула Оливия.
Клейтон прислонился к дверному косяку. Его расслабленная поза никак не сочеталась со злым напряженным взглядом.