Греховные тайны
Шрифт:
Все этим занимаются.
— Но только не я. Тебе разве неизвестно?
— Неизвестно о чем? У тебя что, не встает?
— Я думал, Джонни тебе сказал. Извини…
— Да о чем ты? Какого еще черта Джонни должен был мне сказать?
— О том, что я священник.
— Что?!!
Арран закрыла глаза и обмякла на сиденье. Дэлвин выпустил ее руки.
— Ах ты черт! Священник! Тогда почему ты не носишь этот чертов воротничок?
— В приюте многие боятся любой униформы.
Он замолчал. Ждал. В конце концов Арран расхохоталась так, что слезы ручьем полились из глаз.
— Ах ты… Священник, твою мать!
Дэлвин повернул
— Ты прекрасная девушка, Арран. Соблазнительная девушка. И очень-очень пьяная. Сейчас я отвезу тебя домой, ты как следует выспишься. А завтра или в какой-нибудь другой день, когда захочешь, мы поговорим.
Глава 6
Марк Уинн не сознавал ни своей исключительности, ни своих особых привилегий. Да, они живут в огромном доме с большим бассейном, и мать у него — кинозвезда. Однако почти у всех его знакомых есть то же самое. На каникулы он уезжал на Гавайи, в Мексику, на Карибское море или в Европу, так же как и другие дети из их круга.
Кое в чем он чувствовал себя даже обделенным. Вот, например, у него нет отца. Хотя у многих его сверстников тоже не всегда имелись отцы, и вообще родители у многих менялись с поразительной быстротой.
Особенно счастливым он себя не чувствовал, да и не стремился к этому. Ему не слишком нравился дом, в котором он жил. И школа тоже. Несмотря на то что он оказался очень способным и шел впереди других, особой популярностью в классе он не пользовался. Он объяснял это тем, что его мама — более известная киноактриса, чем другие матери. Они все просто ему завидуют. В последнее время его стали называть снобом. Ребята не хотели играть с ним, что приводило его в бешенство. Пришлось кое-кого проучить как следует. Тогда его стали называть не только снобом, но еще и задирой. Тем не менее на дни рождения и званые вечера ребята всегда к нему приходили, потому что в его доме устраивались более грандиозные вечера, чем у всех остальных.
К тому времени, как к ним в пятый класс перевели Брайана, у Марка не осталось ни одного настоящего друга. Брайан вернулся в Лос-Анджелес после трех лет, проведенных с матерью в Нью-Йорке. Он не знал, что ему не полагается общаться с Марком Уинном. А если бы даже и знал, не обратил бы внимания.
Брайан рос очень независимым, сложным и одаренным ребенком. Родители его расстались. Отец представлялся ему не слишком понятной и скорее какой-то официальной фигурой. Он много работал, редко улыбался.
При нем Брайан чувствовал себя неуютно. Мать много играла в теннис, ездила к парикмахеру, встречалась за ленчем с приятельницами и постоянно посещала собрания, где организовывались вечера для больных, например, бал для артритников, чай для больных церебральным параличом или ленч для страдающих мышечной дистрофией. Перед выездом из дома мама — кстати, в последнее время она стала сердиться, когда он ее так называл, — разряжалась в пух и прах, долго смотрела в зеркало на свои прекрасные белокурые волосы, злилась на парикмахера Кеннета, опрыскивала себя духами и уносилась на своем голубом «мерседесе» на встречу с такими же дамами, тоже разодетыми в пух и прах и тоже побывавшими у парикмахера Кеннета.
Брайан понятия не имел о том, что там происходит во время этих собраний. Но мама уверяла, что это все очень-очень важно. Он в этом не сомневался, потому
Эта перспектива его совсем не радовала. Да, ему нравилось в Нью-Йорке, однако Калифорнию он полюбил гораздо больше. Ему нравились эти просторы, цветы, яркое солнце, а теперь еще и новый друг Марк.
Марку Брайан тоже понравился. И не только потому, что у него не было других приятелей. Во-первых, Брайан всегда держался независимо и прекрасно владел собой, во-вторых, внешне он как две капли воды был похож на самого Марка, и это рождало в Марке чувство принадлежности к одному и тому же племени. В-третьих, день рождения Брайана приходился на Рождество, и Марк ему по этому поводу очень сочувствовал. Сострадание оказалось для него новым и очень приятным чувством. Марк ощущал себя добрым и великодушным, и от этого проникался еще большим теплом по отношению к Брайану.
У них оказалось много общего. Например, оба мечтали научиться играть на пианино, и у обоих ничего не получилось. Правда, по разным причинам.
— Мама мне не разрешает, — пожаловался Брайан, — потому что папа играет на пианино. Она не позволяет мне делать ничего такого, что делает папа.
— Но это же глупо.
— Конечно, глупо, потому что я все равно на него похож. Бабушка… ей уже восемьдесят лет, и она немного того, — он постучал себя пальцем по лбу, — так вот, она часто принимает меня за отца.
— У меня дома есть большой «Стейнвей». В прошлом году я брал уроки.
Но теперь Марку больше не хотелось садиться за рояль. Мама, как всегда, все испортила. Чуть ли не в тот же момент, как он заявил, что хотел бы играть на пианино, в гостиной появился «Стейнвей» и мама немедленно организовала занятия с одним из лучших преподавателей музыки в Калифорнии.
Непонятно почему, но его это больше не привлекало.
Вся радость исчезла. У него обнаружили хороший слух и хорошие руки, однако, словно наперекор самому себе, он оказался нерадивым учеником, вялым и равнодушным.
Через несколько недель он перестал даже прикасаться к великолепному роялю со сверкающим корпусом из красного дерева, гладкими, как шелк, клавишами из слоновой кости и богатым, сочным звучанием. Ему на это все вдруг стало, наплевать.
— Не буду заниматься, и все!
Марк сам не понимал, почему это произошло. Точно так же случилось с шотландскими пони, которых ему подарили на день рождения, когда ему исполнилось четыре года. Перед этим он как-то сказал маме, что хорошо бы иметь пони, и она молниеносно исполнила его желание. То же самое произошло с собакой. Ему так хотелось собаку… Мама сказала: смотри, что тебе принесли добрые феи. Марк увидел щенка, самого красивого на свете. Он вприпрыжку бежал к нему через весь холл, стуча когтями по мраморному полу. Но это оказалось совсем не то, о чем мечтал Марк. Ему хотелось настоящую собаку, а не это комнатное украшение. Собаку, пахнущую псиной, может быть, немного грязную, может быть, даже с блохами, одним словом, настоящую собаку. В ярости и отчаянии он расплакался. Мама смотрела на него в ужасе и не могла понять, что же ему надо. Не хочет эту собаку — хорошо. Пусть только скажет, какую он хочет, и она тут же ему достанет.