Грек Зорба
Шрифт:
– Мой Зорба! Мой Зорба!
– ворковала она.
Я вытянулся на своей постели и ждал. Перед ним открыты все пути, какой же выберет Зорба? Зорба вдруг тряхнул головой. Он принял решение, лицо его озарилось. Хлопнув в ладоши, он поднялся рывком.
– Выйдем!
– воскликнул он.
– Выйдем к звёздам, чтобы сам Господь Бог нас увидел! Пойдём, возьми кольца, ты умеешь читать псалмы?
– Нет, - ответил я, забавляясь. Ну, неважно, я уже спрыгнул на пол и помог доброй женщине подняться.
– Я-то умею. Забыл тебе сказать, что ребёнком пел в
– К чёрту, - пробормотал он, решаясь, - я ещё могу дать радость женщине, вперёд!
Взяв под руку мадам Гортензию, Зорба устремился на берег, передал мне кольца, повернулся к морю и затянул молитву: «Благословен будь наш Господь во веки веков, аминь!»
Потом старый хитрец обратился ко мне:
– Вот, смотри, хозяин. Когда я крикну: «Ой-е! Ой-е!» передашь нам кольца. Он снова заревел своим грубым ослиным голосом:
– За раба божьего Алексиса и рабыню его Гортензию, жениха и невесту, за их спасение, помолим Всевышнего!
– Слава Господу! Слава Господу!
– пел я, с трудом сдерживая смех и слёзы.
– В молитве есть ещё слова, - сказал Зорба, - но пусть меня повесят, если я их вспомню! Однако перейдём к делу.
– Жених подпрыгнул и крикнул, протягивая мне свою лапищу:
– Ой-е! Ой-е!
– Дай и ты свою ручонку, дама моего сердца, - сказал Зорба невесте. Та протянула изъеденную стиркой, дрожащую руку. Я надел им кольца, в то время как Зорба неистово, словно дервиш, заклинал: «Раб божий Алексис соединяется в браке с рабой божьей Гортензией во имя Отца и Сына, и Святаго Духа, аминь! Раба божия Гортензия соединяется в браке с рабом божьим Алексисом…»
– Ну вот, теперь все кончено! Иди сюда, моя курочка, я поцелую тебя первым в твоей жизни законным поцелуем!
Но мадам Гортензия рухнула на землю. Она сжимала ноги Зорбы и плакала. Жених с состраданием покачал головой.
– Бедная женщина!
– прошептал он.
Мадам Гортензия встала, оправила юбки и раскрыла объятия.
– Нет! Нет!
– вскричал Зорба.
– Сегодня святой вторник, будь умницей! Сейчас пост!
– Зорба мой… - шептала она в изнеможении.
– Потерпи, моя хорошая, подожди до Пасхи, вот тогда поедим мясного. И похристосуемся крашеными яичками. Теперь же тебе пора возвращаться домой. Что скажут люди, увидев, что ты в такое позднее время на улице!
Взгляд Бубулины умолял его.
– Нет! Нет!
– Зорба был непреклонен.
– До Пасхи! Пойдём с нами, хозяин.
Он прошептал мне на ухо:
– Не оставляй нас одних, ради самого Господа Бога! Я сейчас совсем не в форме.
Мы пошли по дороге в деревню. В небе сияли звёзды, пахло морем, где-то кричали ночные птицы. Старая
Время от времени она поднимала глаза и украдкой смотрела на огромного верзилу, который шёл рядом. «Это, конечно, не богатый паша, - думала она, - в феске с золотой кистью, это не прекрасный сын бея, но это лучше, чем ничего. Будь благословен Господь! Он будет моим мужем, моим настоящим мужем».
Зорба тащил её на себе, торопясь быстрее прийти в деревню и избавиться от неё. Несчастная спотыкалась о камни, ногти на больших пальцах были сбиты, мозоли причиняли ей боль, но она молчала. Зачем говорить? Зачем жаловаться? В конце концов, всё хорошо!
Мы прошли смоковницу и сад вдовы. Вот и первые дома. Мы остановились.
– Доброй ночи, моё сокровище, - нежно проворковала старая русалка, становясь на цыпочки и пытаясь дотянуться до губ жениха.
Но Зорба не наклонился.
– Может, мне броситься к твоим ногам, чтобы их целовать, любовь моя?
– спросила женщина, готовая упасть на землю.
– Нет! Нет!
– волнуясь, запротестовал Зорба, обнимая её.
– Это я должен целовать тебе ноги, сердце моё, это я, но у меня приступ лени. Доброй ночи.
Мы оставили её и молча двинулись в обратный путь, вдыхая ароматный воздух. Вдруг Зорба повернулся ко мне:
– Что же теперь делать, хозяин? Смеяться? Плакать? Посоветуй мне что-нибудь! Я не ответил, у меня самого сжималось горло - то ли от слёз, то ли от смеха.
– Хозяин, - сказал вдруг Зорба, - как же зовут того мерзавца, древнего бога, на которого не могла пожаловаться ни одна женщина? Я кое-что слышал об этом. Он тоже, похоже, красил бороду, татуировал на руках сердца, стрелы и русалок; он принимал образ быка, лебедя, барана, ягнёнка, осла. Скажи мне его имя.
– Я полагаю, ты говоришь о Зевсе. Почему ты его вспомнил?
– Пусть земля ему будет пухом!
– сказал Зорба, воздев руки к небу.
– Уж он-то всего насмотрелся! Как он страдал! Великомученик, можешь мне поверить, хозяин, уж в этом-то я разбираюсь! Ты вот проглатываешь всё, что говорят твои книги. Однако люди, которые их пишут, просто болваны! Что они в действительности могут знать о бабах и бабниках? Как бы ни так!
– Почему же ты сам не пишешь, Зорба, чтобы объяснить нам все тайны мира?
– усмехнулся я.