Грек Зорба
Шрифт:
Задумавшись на мгновенье, старый грек хитро заулыбался:
– Дьявол хочет сослужить нам благую службу! Я полагаю, он доведёт дело до конца. Знаешь, хозяин, сколько может стоить монастырю этот выстрел? Семь тысяч ассигнациями!
Мы спустились во двор, где нас охватили запахи цветущих деревьев, утренняя нежность, райское блаженство. Захария поджидал нас. Он подбежал и схватил Зорбу за руку.
– Брат Канаваро, - зашептал он, дрожа, - пойдём скорее отсюда!
– Что это был за выстрел? Кого-нибудь убили? Давай, монах,
Подбородок монаха задрожал. Он осмотрелся. Двор был пуст, кельи заперты; из открытой церкви волнами доносилось благозвучное пение.
– Идите оба за мной, - прошептал он, - Содом и Гоморра!
Скользнув вдоль стен, мы пересекли двор и вышли из сада. В сотне метров от монастыря находилось кладбище. Туда мы и прошли.
Перешагнув через могилы, мы вслед за Захарией вошли в небольшую часовню. Посредине, на циновке, лежало завёрнутое в монашескую рясу распростёртое тело. Около головы горела свеча, вторая у ног. Я склонился над мёртвым.
– Маленький монах!
– пробормотал я, задрожав, - маленький, белокурый монах отца Дометиоса!
На дверях святилища, обутый в красные сандалии, размахивал крыльями и сверкающим обнажённым мечом архангел Михаил.
– Архангел Михаил!
– вскричал монах.
– Пошли гром и молнии, сожги их всех! Архангел Михаил, не поленись, выпрыгни из своей иконы! Подними свой меч и ударь! Разве ты не слышал выстрела?
– Кто его убил? Кто? Дометиос? Говори, бородатый чёрт!
Монах вырвался из рук Зорбы и упал ничком к ногам архангела. Он надолго замер, вытянув шею, выпучив глаза и раскрыв рот, будто кого-то подстерегая.
Вдруг он поднялся, весь сияя:
– Я их сейчас подожгу!
– заявил он с решительным видом.
– Архангел пошевелился, я видел, он дал мне сигнал!
Захария подошёл к иконе и прижался толстыми губами к мечу архангела.
– Слава Богу!
– сказал он.
– Мне полегчало.
Зорба вновь схватил монаха за руки.
– Иди сюда, Захария, - сказал он, - пойдём, ты сейчас сделаешь то, что я тебе скажу!
И повернувшись ко мне, добавил:
– Дай мне денег, хозяин, я сейчас сам подпишу документы. Там одни волки, ты же ягнёнок, и они тебя съедят. Позволь мне сделать это. Не беспокойся, я крепко ухватил этих заплывших жиром толстяков. В полдень мы отсюда уйдём, унося лес в кармане. Пошли же, старина Захария!
Они, крадучись, двинулись к монастырю. Я же остался гулять под соснами.
Солнце было уже высоко, на листьях искрилась роса. Из-под моих ног вылетел скворец и, усевшись на ветку дикой груши, стал, подрагивая хвостом и глядя на меня, щёлкать клювом. Потом он два-три раза насмешливо просвистел.
Сквозь сосны я заметил сгорбленных монахов, выходящих рядами во двор; на плечах их висели чёрные покровы. Служба закончилась, и они шли теперь в трапезную.
«Какая жалость, - думал я об этом пейзаже и монастыре, - что такая строгость,
Усталый, не выспавшийся, я растянулся на траве. Кругом благоухали дикие фиалки, дрок, розмарин и шалфей. Изголодавшиеся насекомые, жужжа, словно пираты, набрасывались на цветы, высасывая мед. Вдали сверкали безмятежные горы, они как будто двигались в дрожащих испарениях земли, согретой пылающим солнцем.
Умиротворённый, я закрыл глаза. Сдержанная, таинственная радость овладела мной, казалось, что всё это зелёное чудо, окружавшее меня, было раем, с его свежестью, прозрачностью и каким-то лёгким опьянением.
Все это как бы олицетворяло Бога, который каждое мгновение меняет свой облик. Счастлив тот, кто может узнать его под любой маской! Иногда он - стакан холодной воды, иногда - сын, прыгающий на ваших коленях, околдовавшая вас женщина или просто утренняя прогулка.
Постепенно всё вокруг меня, не изменяясь внешне, превратилось в чудесное видение. Я был счастлив. Земля и рай явили себя единым целым. Жизнь показалась простым полевым цветком с большой каплей мёда в сердцевинке, душа - дикой пчелой-добытчицей.
Внезапно меня грубо вырвали из этого блаженного состояния. Позади себя я услышал шум шагов и шёпот. В ту же минуту радостный голос произнёс:
– Хозяин, мы уходим!
Возле меня очутился Зорба с дьявольским блеском маленьких глаз.
– Уходим?
– спросил я с облегчением.
– Всё закончено?
– Всё!
– ответил Зорба, похлопав по карману куртки.
– Он у меня здесь, этот лес. И пусть он принесёт нам удачу! Вот они, семь тысяч монет, которые у нас сожрала Лола!
Он достал из внутреннего кармана пачку ассигнаций.
– Возьми их, - сказал он, - плачу свои долги, теперь мне не стыдно перед тобой. Там же чулки, сумки, духи и зонтик мадам Бубулины и даже арахис для попугая! И сверх всего халва, которую я принёс тебе!
– Дарю их тебе, Зорба, - сказал я, - пойди, поставь свечку, такую же, как ты сам, Богородице, которую ты так обидел.
Зорба повернулся. Навстречу ему вышел в позеленевшей грязной расе и стоптанных сапогах отец Захария. Под уздцы он держал двух мулов. Зорба показал ему пачку денег.
– Мы поделимся, отец Иосиф, - сказал он.
– Ты купишь сто килограммов трески и съешь их, старина мой несчастный, ты съешь столько, что переполнишь брюхо, станешь блевать и будешь, наконец, свободен! Давай руку.
Монах схватил засаленные ассигнации и спрятал их на груди.
– Я куплю керосину, - сказал он.
Зорба понизил голос и наклонился к уху монаха.
– Нужно, чтобы была тёмная ночь, все должны спать, хорошо бы дул сильный ветер.
– Зорба давал наставления.
– Обольёшь стены с четырёх углов. Потом останется только намочить в керосине тряпки, лоскуты, паклю, в общем, всё, что сможешь найти и поджечь. Ты понял?