Грек Зорба

Казандзакис Никос

Монах трясся.

– Да не дрожи ты так, старина! Разве архангел не дал тебе такой наказ? Только керосин, много керосину!.. И будь здоров!

Мы вскочили в седла. Я бросил последний взгляд на монастырь.

– Ты хоть что-нибудь узнал, Зорба?
– спросил я.

– Насчёт выстрела? Не порть себе кровь, хозяин. Захария прав: Содом и Гоморра! Дометиос убил маленького красивого монаха. Вот и всё!

– Дометиос? Почему?

– Нечего в этом копаться, говорят тебе, хозяин, здесь только отбросы и зловоние.

Он повернулся к монастырю. Монахи выходили из трапезной, склонив головы и, скрестив руки,

они шли в свои кельи.

– Прокляните меня, святые отцы!
– крикнул Зорба.

19

Первой, кого мы встретили, ступив ногой на наш пляж с наступлением темноты, была съёжившаяся перед нашей хижиной Бубулина. Когда при свете лампы я увидел её лицо, мне стало страшно.

– Что с тобой, мадам Гортензия? Ты заболела? С той минуты, когда в её сознании поселилась великая надежда на замужество, наша старая обольстительница потеряла всю свою непостижимую и подозрительную соблазнительность. Она пыталась стереть всё своё прошлое, отбросить яркие перья, которыми украшала себя, обирая пашей, беев и адмиралов. Старая русалка мечтала только о том, как стать добропорядочной женушкой, соблюдающей приличия. Честной женщиной. Она больше не красилась, не наряжалась, словом, распустилась.

Зорба не открывал рта. Нервно подкручивая свежеподкрашенные усы, он зажёг плиту и поставил кипятить воду для кофе.

– Злодей!
– вдруг проговорила роковым голосом старая певица.

Зорба поднял голову и посмотрел на неё. Взгляд его смягчился. Он не переносил, когда женщина обращалась к нему душераздирающим тоном, это выворачивало ему душу. Одна женская слеза могла его утопить.

Ничего не сказав, он налил кофе, положил сахар и стал размешивать.

– Почему ты меня заставляешь так долго томиться, прежде чем женишься на мне?
– проворковала старая русалка.
– Я больше не осмеливаюсь показаться в деревне. Я обесчещена! Обесчещена. Я убью себя!

Облокотившись на подушку, я лежал усталый на своей постели, наслаждаясь этой комической и горестной сценой.

– Почему ты не привёз свадебные венки? Зорба почувствовал дрожащую пухленькую руку Бубулины на своём колене. Оно было последней опорой на земле, за которую цеплялось это создание, тысячу и один раз потерпевшее кораблекрушение.

Казалось, Зорба это понимал, и его сердце постепенно смягчалось. Но даже на этот раз он ничего не сказал. Старый грек налил кофе в три чашки.

– Почему ты не привёз венки, дорогой?
– повторила мадам Гортензия дрожащим голосом.

– У них в Кандии не было достаточно красивых, - ответил Зорба сухо.

Он подал каждому чашку и забился в угол.

– Я написал в Афины, чтобы нам прислали самые красивые, - продолжал он.
– Ещё я заказал белые свечи и драже с шоколадной и миндальной начинкой. По мере того как он говорил, его воображение распалялось. Глаза заблестели, похожий на поэта в жаркие часы вдохновения, лукавый грек приближался к той точке, где выдумка и действительность смешиваются и узнаются, словно сёстры. С шумом отхлёбывая кофе, Зорба закурил вторую сигарету - день прошёл хорошо, лес у него в кармане, он расплатился с долгами и был доволен. Хитрец снова пустился фантазировать:

– Нужно, чтобы наша свадьба наделала шуму, моя маленькая Бубулина. Ты увидишь, какой свадебный туалет я тебе заказал! Именно

поэтому я оставался так долго в Кандии, любовь моя. Я вызвал двух знаменитых портних из Афин и сказал: «Женщина, на которой я женюсь, не имеет себе равных ни на Востоке, ни на Западе! Она была королевой четырёх держав, сейчас же она вдова, державы рухнули, и она согласилась взять меня в мужья. Поэтому я хочу, чтобы её свадебное платье тоже не имело себе равных - всё из шёлка, расшитое жемчугом и золотыми звёздами!» Обе портнихи стали громко кричать: «Это будет очень красиво! Все приглашенные на свадьбу будут ослеплены!» - «Тем хуже для них!
– вот что я сказал.
– Сколько это стоит? Главное, чтобы моя любимая была довольна!»

Мадам Гортензия слушала, прислонившись к стене. Туповатая улыбка животной радости застыла на её дряблом, морщинистом лице, розовая лента на шее едва не лопалась.

– Я хочу сказать тебе кое-что на ухо, - прошептала она, бросая на Зорбу млеющий от восторга взгляд.

Зорба подмигнул мне и наклонился.

– Я тебе кое-что принесла сегодня, - прошептала ему будущая супруга, сунув свой маленький язычок в большое волосатое ухо. Она вытащила из-за корсажа носовой платок с завязанным уголком и протянула его Зорбе. Тот двумя пальцами взял маленький платок и положил его на правое колено, затем, повернувшись к двери, стал смотреть на море.

– Ты не развяжешь узелок, Зорба?
– спросила она.
– Я вижу, что ты совсем не торопишься!

– Позволь мне сначала выпить свой кофе и выкурить сигарету, - ответил он.
– Я его уже развязал и знаю, что там.

– Развяжи узел, развяжи!
– умоляла соблазнительница.

– Говорю же, сначала выкурю сигарету.
– Он бросил на меня тяжёлый укоризненный взгляд: «Всё это из-за тебя!»

Зорба курил и, медленно выпуская дым из ноздрей, продолжал смотреть на море.

– Завтра будет сирокко, - сказал он.
– Погода изменится. Деревья набухнут, груди молодых девушек тоже, им не удержаться больше в корсажах. Плутовка весна, приди же, дьявольская выдумка!

Старый грек замолчал, затем через минуту продолжил:

– Всё, что есть в этом мире хорошего, - это выдумки дьявола: красивые женщины, весна, жареный поросёнок, вино. А вот Господь Бог сотворил монахов, посты, настой ромашки и безобразных женщин, чёрт возьми!

Говоря это, он бросил свирепый взгляд на бедную мадам Гортензию, которая слушала его, съёжившись в углу.

– Зорба! Зорба!
– молила она.

Но он закурил новую сигарету и вновь стал смотреть на море.

– Весной сатана царствует. Развязываются пояса, расстегиваются корсажи, старухи вздыхают… Эх, мадам Бубулина, прочь руки!

– Зорба! Зорба!
– снова взмолилась бедная женщина. Она наклонилась, взяла маленький носовой платок и вложила Зорбе в руку. Тогда он бросил свою сигарету, схватил узелок и развязал его.

– Что это такое, мадам Бубулина?
– спросил он с отвращением.

– Кольца, маленькие кольца, мое сокровище. Обручальные кольца, - судорожно шептала старая соблазнительница.
– Свидетель есть, ночь прекрасна, Господь Бог смотрит на нас… Поженимся, мой Зорба!

Зорба смотрел то на меня, то на мадам Гортензию, то на кольца. Казалось, у него в груди безуспешно боролись между собой множество чертей. Несчастная в ужасе смотрела на него.