Гремучий студень
Шрифт:
В комнате, где проходил допрос, было натоплено и душно. Вдобавок Порох курил свои ужасные папиросы, нарочно заполняя небольшое пространство табачным дымом, чтобы довести традиционный дискомфорт полицейского участка до абсолютного состояния. Мармеладов, вошедший с улицы, пошатнулся – после студеного, но чистого московского воздуха, здешняя духота буквально сбивала с ног. А вот полковник, похоже, совсем от нее не страдал, напротив, после утреннего сна был бодр и свеж, как рыба в озере.
– А, проходите, проходите, г-н бывший студент! – вскричал он. –
Бомбист сидел на стуле в центре комнатенки, руки его были связаны за спиной.
– Так вот, Родион Романович, присмотритесь к этому юнцу. Вы-то, помнится, убивали потому, что Наполеоном задумали стать. А Огонек мнит себя Дантоном или Робеспьером, хочет свергнуть самодержавие и провозгласить свободу и равенство для всех! – следователь резко обернулся к арестанту. – Правильно излагаю?
– Правильно, – с вызовом прохрипел тот. – Все так и будет! Еще увидишь, подлюка, перед смертью на эшафоте…
– Шта-а-а? Дур-р-рак! – от этих слов Огонька начал воспламеняться и Порох. – Вот ты говоришь: «Царь плохой», а сам-то без царя в голове. Дать завтра таким как ты, идейным, всю власть – вы же своими идеями страну до пропасти доведете!
– Мы волю народа исполняем! Его желания и чаяния, – как по писанному затараторил бомбист. – Самодержавие ведет Россию к гибели, об этом предупреждали еще декабристы, про то же писал Герцен в своих журналах. Нам нужно строить новый мир, в котором власть будет справедлива ко всем, потому что все будут равными…
Полковник закурил новую папиросу.
– Значит, ты уверен, что бомбами своими сумеешь пробить дорогу в светлое будущее?! – он выпустил дым, помолчал, а потом заговорил уже спокойно. – Ну, предположим, убьешь ты императора, свергнешь кровавый режим… Станешь наряду с другими народовольцами – слово-то какое соорудили, черти… Станешь ты, значит, губернатором или вон, как в Америке, президентом. Реформы продвинешь. Законы новые установишь, для людей приятные. И все? Заживем в равенстве и свободе, так?
– Так, – согласился Степка.
– Опять дурак! Ты со своими дружками – это не весь народ. Много у нас народа, и все по-разному счастье понимают. Всем не угодишь. Вы-то, небось, мните себя титанами. Мечтаете, что по одному щелчку ваших пальцев старый порядок разрушится и возникнет новый мир…
– Да, да! – ликовал бомбист. – Мы – сама неотвратимость!
– Раскатал губу! Придут очередные мстители и перекроят мир по-своему. Всегда найдутся кретины, недовольные твоим губернаторством или президентством, они сварганят бомбу и тебе подбросят. Так и помрешь с выпученными от изумления глазами.
Порох затянулся и выдохнул струйку
– Этот вот, Линкольн в Америке старался сделать как лучше для всех. Рабство отменил, людей равными провозгласил. А все равно нашлись недовольные, которые его в театре застрелили. Шокирован, что я знаю про Линкольна? Думал, мы в охранке тупые донельзя? – он осклабился, но глаза оставались серьезными. – Ан нет. Изучаем все покушения – и удачные, и сорвавшиеся. Чтобы знать, как защитить императора и его семью от убийц всех мастей – бомбистов, стрелков, душителей, отравителей. Потому что, в отличие от тебя, Степка, понимаем: если террору путь открыть – красному, зеленому, да хоть серо-буро-малиновому, – ты его уже не остановишь. Потому и нельзя допустить, чтобы по-вашему вышло.
– Без жертв, принесенных на алтаре свободы, – начал было цитировать очередную агитационную брошюру Огонек, но следователь не дал ему договорить.
– Жертвы? Сам ведь чуть не пал жертвой, как твои соратники – Хруст и эта ваша… Клавдия. Не жалко девку-то? Она, конечно, не красавица была, но все равно могли бы обжениться, детей нарожать…
– Ты ее имя трепать не смей, держиморда! – вызверился Огонек. – Да я ради нее… Все это… А погибли они не зря! Они своей смертью приблизили общую победу, имена героев будут навсегда вписаны в славную летопись…
– Эк тебе мозги-то заполоскали, – покачал головой полковник. – Да разве же опыт дантонов и робеспьеров ничему не научил? Устроишь революцию, а потом новая власть тебе же башку и отрубит. Да еще провозгласит злодеем, извратившим светлые идеалы. Потому что нельзя угодить всем, будь ты хоть президент, хоть император, хоть сам Господь Бог! У тебя и к нему, наверняка, претензии… Ну, есть? Недоволен, что он не всех равными создал?
Бомбист держался уже не так самоуверенно, но покрасневшие от дыма глаза все еще сверкали праведным гневом.
– Думаешь, держиморды тупые и ничего не понимают? Понимаем, Степка, – Порох окончательно успокоился, перейдя в философское настроение. – Я на своем веку уже столько вольнодумцев перевидал, прежде чем в Нерчинскую отправить. Да и в мировом масштабе, так сказать, насмотрелся. Знаешь, что революционеры первым делом создают, когда к власти приходят? Свою полицию. Им без этого нельзя. А для чего? Чтобы бороться с инакомыслием. Вот вы общество назвали «Народная воля» – красиво, внушительно звучит. В прокламациях. По сути же хотите собственную волю народу навязывать. И чем вы лучше самодержавия?
В дверь просунулась голова незнакомого жандарма.
– Доставили, ваше высокородие! Прикажете ввести?
Порох кивнул, не отводя взгляда от лица бомбиста, он явно готовил какой-то дерзкий сюрприз и хотел удостовериться произведенным впечатлением.
В дверях появился Харитон, привратник доходного дома на Покровском бульваре и полицейский стукач. Полковник указал ему на арестанта:
– Узнаешь посыльного, который приносил вино артисту Столетову в день убийства?
– Никак нет-с!