Гренадер
Шрифт:
– Никоим образом!
Немного придя в себя от всего, в последние минуты свалившегося я, кажется, начал понимать, где собака зарыта. Нападение на высокопоставленное лицо, каковым профессор, без сомнения, является, поножовщина, стрельба и трупы, а еще непонятный иностранец замешан... который при этом память потерял. Пристав же тут за все отвечает и лишний шум ему совершенно не нужен, а если по инстанциям проводить, запросы разные рассылать, огласка неизбежна. Куда проще дело быстренько замять, а беспамятному пострадавшему всучить его якобы
Предположение подтвердилось, когда чиновник, уже прощаясь, спросил:
– Кстати, этот ваш американский форт...
– Бентон.
– Подсказал я.
– Да, именно... Где он находится?
– Верховья реки Милк в Скалистых горах.
– Небрежно бросил я, и добавил: - Это северный приток Миссури.
Названия приставу явно ни о чем не говорили, и он рубанул практически напрямую:
– А это точно канадская территория?
Понятно, к чему он клонит. Я тут же решил пошутить:
– Не помню, чтобы границы уточнялись. Вполне может быть и российской.
И не соврал, ведь действительно такого не припомню. В нашей истории четкое разделение границы Канады и Аляски произошло только перед продажей последней, а здесь этим могли вообще не заморочиться. Скорее всего, так и есть - сейчас это малонаселенные, практически не освоенные земли. Правда, настоящий форт Бентон находится все же далековато от собственно Аляски. Прямо скажем, совсем не близко... почти на границе с США. Но мало ли в Бразилии донов Педро! В конце концов, это уже не мои проблемы...
То-то!
– Заключил чем-то довольный чиновник, и пожелав мне всего хорошего: - Поправляйтесь Олег Игоревич, - быстренько испарился.
История имела некоторые последствия: уже позже, когда я забирал в управе паспорт, то местом моего рождения там гордо значилось: "Североамериканские владения Российской империи, форт Бентон".
Вот и приросла Россия-матушка землицей! Нехилым таким кусочком...
***
Запряженные парой лошадей, весело поскрипывающие сани уносили меня в снежную даль. Фриц уныло плелся привязанный к ним сзади. Такая вот русская тройка...
Профессор Дмитрий Сергеевич Вятский вез меня к себе домой. Побывавшие в совместной передряге, оба с перебинтованными головами, мы ощущали себя соратниками. Укрытые тулупами, возлежали в санях рядышком, на застеленном рогожей сене, любовались окрестными красотами и вели приятную, неторопливую беседу.
В больнице меня собирались держать еще несколько дней, и кажется, под ненавязчивым полицейским надзором. Во всяком случае, выходя покурить, я пару раз замечал мелькавшие невдалеке полицейские мундиры. Однако проф такую фигню пресёк на корню - авторитет у него в здешних краях серьезный, и пригласил погостить у него в имении.
Профессор Вятский, веселый, громогласный, бородатый здоровяк с обветренным лицом, лет около шестидесяти на вид, пришел знакомиться со мной на следующий день прямо с утра, когда, как он сказал: почувствовал себя
– Нечего в больничке киснуть, у меня всяко быстрее на поправку пойдем!
– Заявил он, почти сразу после того как представился. После чего, хитро подмигнул.
– Есть нужные средства, проверенные!
– Василий Георгиевич не против. Самолично обещал нас позже проведать.
– И учтите, милостивый государь, отказа не приму!
Я и не собирался, к слову. А позиция, спокойно сбагрившего пациентов, врача понятна - таблеток от амнезии еще не придумали (впрочем, и не придумают). Сотрясение мозга тоже только покоем лечится. На осмотр он заедет. А небольшая санная прогулка по свежему воздуху, может только на пользу пойти.
Под напором бодрого профа, приглашение я быстро и с благодарностью принял. Отбрыкиваться, даже из вежливости, в моей ситуации было откровенно глупо. Поэтому уже через десять минут мы грузились в сани.
Не сказать, что сильно наезженная, зимняя дорога, шла через лес, дальше вдоль озера, опять ныряла в чащу и снова выводила к озеру, уже другому.
До имения, по словам профа, было десять верст, и мы коротали путь разговорами. Всю мою печальную историю профессор уже откуда-то знал и сильно меня не расспрашивал, больше рассказывая о себе.
Если вкратце: то род он вел от новгородских бояр, ушедших на Вятку в пятнадцатом веке, а после (в шестнадцатом) в родные места вернувшихся. Заканчивал все тот же Горный институт, тогда бывший военным училищем и называвшийся корпусом горных инженеров. Выпустился поручиком в разгар Крымской войны, потом был на Кавказской, и до перевода в гражданский чин, успел дослужиться до подполковника.
Жил профессор один - вдовец и детей не было. Хотя, глядя на него, у меня присутствовала четкая уверенность, что наверняка где-нибудь да были - классический "косматый геолог"... с поправкой на время. Ему бы беломорину в зубы и тельняшку под свитер... Впрочем, папиросы он и смолил. А за пазухой, по старой привычке, таскал револьвер, который нас и выручил. Не будь его, все могло закончиться гораздо хуже... Не вмешайся я, профа вполне могли не только ограбить, но и пристукнуть, или просто оставить замерзать в снегу. А потом, если бы не его, поставивший точку, выстрел, обоих убили бы уже точно!
Как и положено кондовому геологу, профессор чуть не большую половину жизни провел в экспедициях (частью, военных) и много где побывал, а теперь преподавал на кафедре минералогии. Но, как и большинство ученых этого времени, узкоспециализированым исследователем не был. Не зацикливался на чем-то одном, а практиковал естествоиспытательство широкого профиля, совмещая геологию с палеонтологией, географией, ботаникой, зоологией, антропологией, этнографией... и еще черт знает чем! Подозреваю, что и внешней разведкой .