Гренадилловая шкатулка

Глисон Джанет

— Не думаю, — отозвался я. — Очевидно, сюжет из античности. Партридж обожал древние легенды. Смею предположить, что он скопировал рисунок с какой-нибудь гравюры. — Я вновь прищурился и вдруг оцепенел, словно громом пораженный. Я тряхнул головой, не смея поверить в то, что вижу.

— Что с вами? На что вы смотрите? — требовательно спросила Элис.

— Рисунок я, возможно, вижу и впервые, а вот кое-что другое мне определенно знакомо.

— Что именно?

— Дерево. Взгляните сюда. — Я очертил пальцем колонны храма, одеяние распростертой фигуры и крылья птицы. — Разве это не то же самое гренадилло, из которого сделана шкатулка, которая

была в руке Монтфорта?

Элис склонилась к крышке, внимательно вглядываясь в участки, на которые я показал. Внизу заскрипела лестница: Грейс Уэбб начала восхождение на четвертый этаж. Приближалась она удивительно быстро. Времени терять было нельзя. Не раздумывая, я сунул тетрадь с эскизами в карман, опустил крышку, запер сундук и положил ключ в выдвижной ящик стола, туда, где мы его и нашли. Элис не шевелилась, стоя на коленях, словно изваяние. Я протянул руку, чтобы помочь ей подняться, но она не обращала на меня внимания.

— Мисс Гудчайлд… Элис… вставайте. Хозяйка идет. Я не хочу, чтобы она заподозрила, будто мы что-то взяли из сундука.

Не поднимая головы, Элис медленно выпрямилась. Казалось, она напряженно размышляет и едва ли слышит меня.

— В чем дело? По-вашему, это другая древесина? Достаточно взглянуть на текстуру…

Она резко вскинула голову и, посмотрев мне прямо в глаза, произнесла:

— Конечно, это та самая древесина. Как раз о ней я и думаю. Она подтверждает больше, чем вы догадываетесь.

Вероятно, на моем лице отразились удивление и замешательство, ибо она покачала головой, словно сама сгорала от нетерпения.

— Извините, Натаниел. Мне следовало раньше вам все объяснить. Помните, я сказала, что хочу вам кое-что сообщить?

— Да.

— Теперь это тем более существенно. Так вот. Вчера я искала гренадилло в бухгалтерских книгах. Его привезли из Южной Америки. Оно было популярно сто лет назад, но в последнее время встречается редко. И…

— И что же?

— Я порылась еще в одном справочнике. У гренадилло есть другое название. Когда оно было в моде, его называли иначе.

Я нахмурился, не совсем улавливая ход ее мыслей.

— Натаниел, гренадилло было также известно под названием партридж.

Я вытаращился на нее в изумлении, чувствуя себя так, будто выпил бутыль вина.

— Вы ничего не путаете?

— Я нашла много ссылок.

— Можно ли считать простым совпадением то, что дерево, из которого сделана шкатулка, найденная у Монтфорта, и которое использовано в этой инкрустации, зовется так же, как наш покойный друг?

— Думаю, нет, — сказала Элис. — Должно быть, он рассматривал его как свой автограф. При этом возникает еще один вопрос.

— Какой?

— Это дерево произрастает только в Бразилии, и, как я говорила, в последние десятилетия в нашей стране оно почти не встречалось. Мы эту породу не продаем вот уже двадцать лет, и могу поклясться, что другие лесные дворы в Лондоне тоже им давно не торгуют.

— И что с того?

— Напрашивается вопрос: где Партридж взял древесину, которая исчезла с наших рынков двадцать лет назад?

— Тем более что Партридж ничего не знал о своем прошлом.

Мы с Элис озадаченно посмотрели друг на друга. Мгновением позже дверь распахнулась, и появившаяся в проеме Грейс Уэбб впилась в нас взглядом Горгоны Медузы.

Глава 12

Лондонский сиротский приют располагался на зеленых просторах Лэмбз-Кондюит-Филдз, в стороне от дороги, ведущей из Лондона к близлежащим селениям Хампстед

и Хайгейт. Это было новое сооружение, простое, но величавое по стилю: часовня, по бокам два широких крыла, прямоугольный двор, по обеим сторонам обрамленный лужайками. Красивые окрестности, очаровательные обитатели и развешанная по стенам замечательная коллекция полотен таких мастеров, как Рейнольдс, Хогарт и Гейнсборо, в лондонском обществе завоевала этому заведению славу модной достопримечательности. Со своего места за столом я видел через высокое подъемное окно знатных дам в отороченных мехом накидках. Сбившись в небольшую группу, они любовались живописной картиной: с десяток ребятишек в форменной одежде копали мерзлую землю, подметали двор и качали насос.

Как ощущают себя питомцы этого заведения? Что значит носить коричневую форму, спать в общей спальне вместе с десятком других детей, которые знают о своих родителях не больше, чем ты о своих? На вид место чистое и приятное, еда, наверно, приличная. Полагаю, жить здесь во всех отношениях лучше, чем остаться без угла на улице или влачить жалкое существование в работном доме. И все же как отличается, должно быть, жизнь этих сирот от моего собственного безмятежного детства, когда я и представить не мог, что меня вдруг отдали бы на попечение чужих людей.

Я сидел в большом зале и под бдительным оком смотрителя — пожилого мужчины в алонжевом парике и тяжелом сюртуке с галунами — листал приютские архивы. Мадам Тренти сказала, что в письме мисс Аллен указывалась точная дата — 25 марта 1741 года, день открытия приюта, — когда ее ребенка поместили сюда. Руководствуясь этой информацией, она отыскала в архивах записи, касавшиеся Партриджа и убедившие ее в том, что Партридж — ее сын. Встреча с ней оставила у меня тревожное впечатление; инстинкт подсказывал, что все ее заявления — чистейшая ложь. И все же единственным основанием для моих сомнений были слабое покалывание в затылке и сосущая пустота в животе — смутные ощущения, которые, я понимал, не могут служить доказательством верности моих подозрений. Таким образом, опасаясь, как бы из-за своего воинствующего скептицизма не упустить что-то важное, я решил отправиться в приют, дабы собственными глазами увидеть записи (если таковые вообще существуют), которые позволили мадам Тренти заключить, что Партридж — ее пропавший сын.

Я спросил у смотрителя про события того первого вечера, и в ответ он вручил мне первый том попечительского архива, в котором открытие приюта описывалось так:

26 марта 1741 г.

Во исполнение решения попечительского совета данный приют был самым тщательным образом подготовлен к приему детей, и все члены совета собрались в семь часов вечера. Они увидели у входа толпу людей; многие были с детьми, остальные пришли из любопытства. Совету сообщили, что несколько человек уже подали заявления о приеме детей, но им отказали, поскольку, по распоряжению совета, открытие приюта назначено на восемь часов вечера и до этого времени никакие исключения не допускаются. Членов совета сопровождали два стража порядка от прихода и два их охранника, которым было приказано помогать приютским караульщикам. Последним вменялось в обязанность следить, чтобы на крыльце приюта не оставляли детей, а в случае отказа в приеме какому-нибудь ребенку, нуждающемуся в опеке, немедленно оповещать об этом приходского охранника, дабы дитя не бросили на попечение прихода.