Грешница и кающаяся. Часть I
Шрифт:
— Эта добрая женщина копит деньги, а потому голодает,— подмигнул Дольман Кастеляну,— и все это для своего нового супруга! И когда же состоялась свадьба?
— Занимайтесь своими делами,— сказала старуха, кладя зонтик и мешок на стол, за который уселся тучный Кастелян.— Вам и без меня есть о чем подумать. Скажите лучше, как идут дела в «Белом Медведе» и что поделывает доктор? — Лицо старухи искривила злая улыбка.
— Смотри, чтобы я не ответил тебе тумаками, проклятая ведьма! — воскликнул
— Тише, тише, дети мои.— Кастелян поднял свою толстую руку.— Стоит ли вам упрекать друг друга?
Кастелян был в весьма приличном сюртуке и шляпе, вероятно, оставшихся от закладов у госпожи Робер. Она пустила Кастеляна к себе в дом, кормила и поила его, за что он помогал ей обделывать темные делишки, словом, исполнял при ней незавидную роль мужа, без всякого благословения священника: госпожа Робер пожалела на это денег.
Альбино принес колбасу и водку, когда у двери снова послышался звон колокольчика.
Вошли двое мужчин. В одном с первого взгляда чувствовался жулик, а второй по виду был отставным хористом: небольшого роста, сутуловатый, с толстым, круглым, гладко выбритым лицом и бегающими желтыми глазками. Длинные вьющиеся волосы дополняли его портрет. Тщательно застегнутое платье сильно лоснилось, особенно на рукавах, из светло-коричневого оно стало совсем темным. Спутник отставного актера, потерявшего голос, очевидно, прихватил его с собою для своих темных целей. Войдя в трактир, он бесцеремонно бросил шляпу на стол и исподлобья осмотрел присутствующих. Его темные руки давали повод Дольману думать, что пришедший или кузнец, или гравер.
Новоприбывший коротко и отрывисто потребовал себе пунш и тотчас же бросил на стол деньги. Альбино внимательно осмотрел монеты и только потом дал сдачу.
— Вы что, никогда денег не видали? — запальчиво спросил незнакомец, подняв на Альбино мрачные глаза. Трактирщик тем временем бросил монету на стол, чтобы испытать на звук.
— Вы напрасно сердитесь! На этой неделе я два раза получал фальшивые талеры!
Незнакомец, вскочив, выхватил талер из руки Альбино: — Так верните мне талер, вот другие деньги! Но знайте, ноги моей больше не будет в вашем мерзком кабаке!
— Смешно! — заметил актер, желая вставить и свое словцо в шумный разговор.— Что же теперь — остерегаться давать талеры? — Он с удовольствием стал прихлебывать пунш из стоявшего перед ним стакана.
— Самое выгодное дело — чеканить талеры! — рассмеялся Кастелян.
— Верьте им! А пока те, кто живет за счет других, не хотят брать и настоящих! Что значит фальшивый талер? — рассуждал незнакомец.— Какое значение имеют какие-нибудь две тысячи монет, вычеканных не из настоящего серебра?
— Никакого! — согласился актер, не выпуская из рук стакана.
— Только бы
— Само собой, все равно! — заключил актер.— Возьмем хотя бы бумажные деньги: какую стоимость имеют эти разрисованные бумажки в руках тех, кто их имеет? Воображаемую, только воображаемую.— Актер явно хотел выказать свою образованность.
Госпожа Робер покачала головой и обратилась к тарелке Кастеляна, желая взять кусок колбасы, но возлюбленный семидесятилетней мошенницы ничего ей не оставил.
— Ты, похоже, проголодалась, милая Робер? — сказал Кастелян, заметив ее удивленный взгляд.— Альбино, принеси-ка нам…
— Ничего не надо приносить,— пугливо перебила старуха.— Мне вовсе не хочется есть!
— Ты опять сильно кашляешь; вспомни о своей одышке, милая Робер, не отказывай же себе! — проявил Кастелян заботливость, которая заставила Дольмана засмеяться.
— Ах, мошенник! — пробормотал он про себя.— Все вытянет из старухи, пока в один прекрасный день не бросит ее. Он просто хочет получить вторую порцию.
Заметив, что Дольман смеется над нею и Кастеляном, старуха злобно проговорила:
— Во всяком случае, будь у меня аппетит, я в состоянии заплатить и за шестьдесят порций колбасы! Некоторых от такого аппетита удерживает то, что им нечем заплатить за ночлег и за водку!
— Вот тебе, Альбино, мой долг,— сказал Дольман вместо ответа и положил на стол монету.— Я не из тех, кто не оплачивает своих счетов.
Тут старуха разразилась таким громким хриплым смехом, что актер, о чем-то шептавшийся с незнакомцем, испуганно обернулся.
— …От доктора! — выдавила сквозь смех старуха.
При этих словах Дольман порывисто вскочил, с шумом отодвинув стол, и стакан полетел на пол.
— Смотри, чтобы я не поломал тебе ребер, проклятая старуха! — закричал он, размахивая кулаком.— Еще только раз скажи это — и отправишься к чертям вместе с твоим Кастеляном! Он знает меня — я не люблю шутить.
— Что с тобой? Разве есть что обидное в слове доктор? — удивился толстяк.
Дольман готов был броситься на престарелую парочку, но Альбино остановил его:
— Вы что, не слышите, что колокольчик звонит? Не шумите!
Действительно, кто-то вошел.
Это оказалась нищая графиня. Полиция не тревожила ее больше, несмотря на фантастические лохмотья. Правда, сначала ее как бездомную посадили в работный дом и повели к судье для допроса. Но там она без всяких церемоний назвала себя графиней Понинской, и когда подтвердилась ее принадлежность к обедневшему польскому дворянству, старуху выпустили. Вскоре ее знали все полицейские, но не трогали, так как всякий арест ни к чему бы не привел.