Грешники, которыми мы стали
Шрифт:
– В новостях сказали, что такие, как ты, делают некоторые вещи, потому что хотят держать все под контролем.
Я напрягаюсь.
– Думаешь, поэтому я помогаю тебе?
– Не думаю, что новости знают всё.
– Ты не должна так легко доверять мне.
Она хмурится.
– Ты права, – говорит она. – Но это не означает, что я не собираюсь.
Я почти ожидаю, что она закончит фразу «все равно».
Кейси возвращается спустя пару часов.
– Может быть, мы уже потерпели неудачу, и они позволяют нам голодать до смерти,– говорит он.
Мы печемся под солнцем, никто из нас не произносит ни слова. Я начинаю задаваться вопросом: была ли я неправа насчет своих размышлений, что наши смерти были вызваны чем– то неестественным, как у Салема или Эрити. Возможно, Кейси прав, и мы будем жариться здесь, пока не умрем.
Кейси и я предпринимаем еще одну слабую попытку найти еду. Засучив штаны, мы заходим и всматриваемся в кристальную воду, ища рыбу. У нас нет ничего, чтобы ее поймать, но, по крайней мере, у нас есть хоть какой– то мотив найти выход.
Мы ищем, пока Кейси не произносит:
– У меня есть проблема с людьми, вызывающими насилие без причины.
Сначала я не понимаю, почему из всех людей он говорит это мне. Но затем осознаю, что это оправдание за его первоначальную ненависть ко мне.
– Я уже пострадала за то, что сделала. Тебе от этого лучше?
– Уже пострадала?
– Буду страдать, пока не умру в этом несчастном месте.
Я иду вперед, прохладная вода расслабляет мышцы, а слой гальки массажирует ноги.
– У тебя нет желания раскаяться? Нет желания просить прощения или признать, что ты облажалась, и хочешь быть хорошим человеком?
Я ловлю мерцание краем глаза, но это отражение заходящего солнца. Кейси перестал идти вперед. Он смотрит на меня, ожидая ответа.
– Раскаяние – это привилегия,– говорю я. – Некоторые люди не заслуживают его.
Он делает паузу, пытаясь понять смысл. – Поэтому ты не хочешь раскаиваться, и знаешь, что умрешь здесь, но почему помогаешь искать еду?
Этот парень не собирается сдаваться.
– У Джас есть хороший шанс выжить. У тебя . . . возможно. Ты себя ведешь так, словно у тебя комплекс героя. Я вижу, что наша великая судебная система найдет это искуплением.
Он сужает глаза, пытаясь понять, лгу я или нет. Или, может, знает, что я оскорбляю его. Я улыбаюсь, жест перемирия.
Он не улыбается в ответ.
– Здесь нет рыбы.
Я шагаю к берегу.
– Тогда предлагаю дождаться ночи.
Солнце садится, и температура резко падает, на сей раз намного холоднее, чем прошлой ночью. Так невероятно холодно, несмотря на сегодняшний жаркий день. Что аж изо рта выходит белый пар, хотя солнце еще не скрылось за горами.
Я
– Н– н– не волнуйся за меня. – Говорит Джас, стуча зубами, когда я и Кейси обсуждаем лучший способ сохранить тепло. – Мое плечо не заражено. Я м– м– мешаю вам.
– Не глупи,– говорю я ей. – Я буду спать на одной стороне, Кейси на другой.
– Обещаешь, что вы обниметесь? – хихикает она. Она на самом деле хихикает. Голод, должно быть, добрался до нее.
– Я думаю, она серьезно, – говорит Кейси. Я ловлю его взгляд. Он улыбается.
– Вы оба сумасшедшие.
Я укрываюсь одеялами и прижимаюсь к Джас.
***
Третий день. Третий день без еды.
Хорошая новость – рана на плече Джас выглядит лучше, но теперь ее самое большое беспокойство не заражение.
Она по– прежнему слишком много двигается и проводит день, укрытая одеялом, спит, несмотря на голод. Я периодически бужу ее, давая воды, а когда не делаю это, Кейси и я лежим на мелководье береговой линии, смотря на сверкающую поверхность, потому что днем здесь чертовски жарко. Мы не разговариваем часами.
Я изучаю свое отражение. Мои щеки впали, лицо настолько тонкое, что нос, впервые в жизни, выглядит огромным. Эта трансформация, вероятно, произошла, когда я была в тюрьме.
Когда– то давно я гордилась своей внешностью. Мои брови были толстыми, нос был длинным. Глаза на несколько тонов темнее, чем кожа.
Когда– то давно уверенность в себе не была моей борьбой.
Когда солнце садится, Кейси произносит:
– Я не думал, что умру здесь таким способом.
Я смеюсь, и мои губы растягиваются в улыбке. – Это не смешно. Извини.
– Немного смешно.
Наши глаза встречаются. В его взгляде нет гнева, к которому я привыкла.
– Как ты думаешь, как они убили бы тебя?
К моему удивлению, он говорит с непринужденностью.
– Я думал, что это будет симуляция. Возможно, они показали бы мне изображения того, что я сделал, или задали бы вопросы. Попытались бы выяснить, сделаю ли я это снова. Тогда... Я не знаю. Смертельная инъекция. Что– то гуманное.
Я киваю, но ничего не говорю.
– Как насчет тебя?
Я облизываю свои потрескавшиеся, истекающие кровью губы, теребя концы запутавшихся волос. –
Я думала, что способ, которым они убьют меня, будет столь же хаотическим, как мое преступление.