Грешники
Шрифт:
— Я в восторге от подарка. Почти так же, как я в восторге от тебя.
«Красивый, не правда ли?»
Селин вздрогнула, когда голос Безмолвного брата раздался в голове. Конечно, он не знал, о чем она думала, тем не менее, ее щеки опалила краска стыда. Мальчишка удалился в заднюю часть ларька, чтобы пересчитать выручку, и теперь взгляд Безмолвного брата был прикован к ней.
Он отличался от других Безмолвных братьев, которых она встречала. Его лицо было совсем молодым и даже привлекательным, в угольно-черных волосах были серебряные пряди, а глаза и рот плотно закрыты, но не зашиты. На обеих щеках были безжалостно вырезаны руны. Они напомнили Селин
«Простите, что напугал вас. Я заметил ваш интерес к кулону».
— Он просто… просто напомнил мне кое о ком.
«О ком-то, кто вам небезразличен, как мне кажется».
— Ну да, пожалуй.
«Этот кто-то случайно не Эрондейл?»
— Да, и он бесподобен. — Слова сорвались с языка случайно, но произнести их вслух оказалось неожиданно приятно. Она никогда раньше себе такого не позволяла — ни перед кем. Даже наедине с собой.
Возможно, дело было в том, что присутствие Безмолвного брата ощущалось не так, как присутствие кого бы то ни было другого, или даже одиночество. Довериться Безмолвному брату казалось безопасным, подумала она, ведь кому он мог рассказать?
«Стивен Эрондейл», — произнесла она тихо, но твердо. — «Я влюблена в Стивена Эрондейла».
Сказав это, она почувствовала прилив силы, будто хоть на грамм приблизила осуществление желаемого.
«Любовь к Эрондейлу может быть величайшим даром».
— Да, это замечательно, — достаточно горько проронила она, и Безмолвный брат заметил ее интонацию.
«Я вас расстроил».
— Нет, просто… Я сказала, что я люблю его. Он же едва ли замечает, что я существую.
«А-а».
Глупо было рассчитывать на сочувствие со стороны Безмолвного брата. Все равно, что искать сочувствие у камня. Его лицо осталось абсолютно безучастным, но голос в ее сознании стал мягким. Она едва не поверила, что там проскользнула нотка доброты.
«Должно быть, это тяжело».
Если бы Селин была девушкой, у которой были бы подруги или сестры, или мать, которая хоть иногда бы разговаривала с ней без ледяного презрения, то она могла бы рассказать хоть кому-то о своих чувствах к Стивену. И они могли бы часами анализировать, как он говорит, как флиртует с ней, как однажды положил ей руку на плечо в благодарность за одолженный кинжал. Возможно, эти разговоры могли бы притупить боль от безответной любви, возможно, она даже смогла бы его разлюбить. Рассуждения о Стивене могли бы стать привычным занятием, как рассуждения о погоде. Фоновым шумом.
Но Селин не с кем было поговорить. В ее распоряжении были только секреты, и чем дольше она их хранила, тем сильнее они ранили.
— Он никогда меня не полюбит, — прошептала она. — Я всегда хотела быть рядом с ним, но теперь он здесь, но недоступен, и в каком-то смысле так даже хуже. Я просто…
«Иногда мне кажется, что отвергнутая любовь — самая мучительная вещь на свете. Любить того, кого никогда не получишь, находиться рядом с величайшей мечтой своего сердца — и не иметь возможности прикоснуться к ней. Любовь, на которую не смогут ответить. Не могу вообразить ничего более болезненного».
Безмолвный брат просто не мог понимать, что она чувствует. И все же… Он говорил так, словно в точности знал, что у нее на уме.
— Хотела бы я быть больше похожей на вас, — призналась она.
«В каком смысле?»
— Ну, знаете, уметь отключать эмоции. Ничего не чувствовать. Ни к кому.
Последовала длинная пауза, и она задумалась, не обидела ли его. Было ли это вообще возможно? Наконец, его спокойный, ровный голос раздался снова.
«На вашем месте я бы избегал таких желаний. Чувства — это то, что делает нас людьми. Даже самые сложные чувства. А, возможно, и особенно они. Любовь, потеря, страстное стремление — именно они означают, что ты по-настоящему живешь».
— Но… вы ведь Безмолвный Брат. Вам ведь не подобает чувствовать нечто подобное, верно?
«Я…» — последовала ещё одна длинная пауза, — «Я помню, как ощущал нечто подобное раньше. Но иногда я и вправду могу их чувствовать».
— Насколько я могу судить, вы до сих пор живы.
«Бывают времена, когда помнить становится особенно сложно».
Если бы она не знала ничего лучше, то подумала бы, что он вздохнул.
Безмолвный Брат, с которым она впервые встретилась в свой первый поход на Теневой Рынок, был именно такой. Когда же он купил ей клеп, то не стал спрашивать, где её родители и почему она ходит среди толпы совершенно одна; не стал спрашивать, почему её глаза такие красные. Вместо этого он просто опустился на колени и пригвоздил её к земле своими незрячими глазами.
«Мир — это очень суровое место, которому не следует противостоять в одиночку», — мысленно сказал он ей, — «И ты не должна».
А затем он сделал то, что Безмолвным Братьям удавалось делать лучше всего: он замолчал.
Когда она была ребенком, то понимала, что в тот самый момент он ждал, пока она скажет, что ей нужно. Что если она попросит у него помощи, и он, возможно, ей не откажет.
Но никто не мог ей помочь. Даже будучи ребенком, она это понимала. Монтклеры были очень уважаемой и влиятельной семьей в Сумеречном мире. Её родителей слушал сам Консул. Если бы она ему сказала, кто она такая, то он незамедлительно вернул бы её домой. Если бы тогда она сказала ему, что ждет её дома, то он бы не поверил ей. Скорее всего, он бы просто сообщил её родителям, что она оговаривает их, врет. И вот тогда начались бы последствия.
Поэтому она поблагодарила его, взяла клеп и убежала прочь.
С той самой встречи она перенесла уже многое. После окончания лета она должна вернуться в Академию и окончить свое обучение. После этого она больше никогда не будет жить в доме своих родителей. Она будет почти свободна. Она больше не будет нуждаться ни в чьей помощи.
Но мир всё ещё оставался очень суровым местом, которому не следует противостоять в одиночку.
И сейчас она чувствовала себя совершенно одинокой.
— Быть может боль, которую люди испытывают, любя кого-либо, по сути является правдой жизни. Но вы действительно думаете, что в этом вся боль? Может, было бы лучше, если вы просто перестали от этого страдать?