Грешные записки
Шрифт:
– Дыр-быр-бур… Бур-дур-дыр…
Наконец проходят десять дней и довольный Сереже заходит к соседям.
– Я готов. Когда концерт?
– Какой концерт? – Ширвиндт явно не понимает, о чем идет речь.
– Как «какой»? – Сережа в растерянности. – Концерт, где подарки будут давать.
– Понятия не имею.
– Да ты же мне текст дал – на узбекском языке. Я его выучил наизусть!
– Старик, я же не знаю узбекский. Как я мог тебе дать?
– А сейчас посмотрим…
Сережа выбегает из номера и вскоре возвращается с узбеком.
– Вот, –
Тот долго рассматривает бумажку и с трудом начинает читать:
– Дыр-быр-бур… Ребята, это какая-то хреновина, извините меня. По-моему, такого языка вообще нет.
И тогда до Сережи доходит.
– Ну, паразиты, – грозит он, – я вам тоже сделаю! – И хлопает дверью.
А что? Пустячок, а приятно.
Да разве же мы задумывались, опуская в трубу кошку: приятно это ей или неприятно? А разве мы жалели влюбленного фраера, который бил со всего маху носком в бетонную стену и корчился от боли?
Мы просто не задумывались над этим. Главное, нам было смешно и весело! И мы никого не хотели обидеть. Да разве ж и можно веселой шуткой обидеть кого-то?
И я снова и снова раздумываю над своим почетным званием Трагический клоун, которое мне льстит. Почему?
Может быть, дорогой моему сердцу читатель и зритель, когда мы вместе с вами закончим эту книгу, то найдем ответ на этот вопрос.
Коля пришел на заседание Академии травильщиков с кулечком в руках.
– Что это? – спросил председатель, ожидая услышать очередную историю.
– Яички, – простодушно ответил Коля и уточнил: – Десять штук.
– Зачем?
– Начинаю новую жизнь.
– Как это? – не понял председатель.
– А очень просто: бросаю пить и перехожу на диетическое питание.
– Да это же здорово! – возбудились академики. – Это же непременно надо отметить! Ведь новая жизнь начинается раз в жизни! И прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно!
– Ребята, – остановил общий порыв Коля. – Я же ясно сказал: начинаю новую жизнь.
– Так и мы об этом! – сказал Борис Годунов в шапке Мономаха и со скипетром в руке.
Предстоял спектакль «Борис Годунов», и все бояре были в гриме и в шубах. И никто не хотел, чтобы такое великое событие не было отмечено достойным образом,
Тогда я предложил компромиссное решение.
– Коля, – сказал я, – не будем гадать, какая жизнь лучше, старая или новая. Клади свой кулечек на стол.
– Зачем? – не понял Коля, нежно прижимая свое диетическое питание к груди.
– Клади, клади. Царь-батюшка ударит по нему скипетром, и, если после этого останется хотя бы одно целое яйцо, я ставлю тебе литр.
Коля был настоящим артистом и азартным человеком и не сразу понял подвох – игра заинтересовала его. Он с готовностью положил свой кулечек на стол, и мы все замерли.
Борис Годунов примерился и жахнул царским скипетром по
Коля бросился к тому, что осталось от кулечка, и стал лихорадочно перебирать то, что превратилось в гоголь-моголь.
– Есть! – выкрикнул он, наконец, с торжеством и поднял над головой целое яйцо.
Пришлось мне бежать за двумя бутылками…
Колю мы посадили на такси далеко за полночь. Его новая жизнь не состоялась.
Если пилот не может не летать, то актер не может не играть. Если его не будет окружать атмосфера игры, он просто задохнется в творческом вакууме. И он, порой даже бессознательно, ищет и находит для себя игровую ситуацию.
И не были ли наши шутки и розыгрыши импровизированными этюдами, в которых каждый из их участников, сам того не сознавая, оттачивал свое мастерство? Наверное, так оно и есть. Иначе зачем бы взрослым людям, многие из которых были весьма именитыми, на полном серьезе вести себя – если смотреть со стороны! – так непозволительно легкомысленно.
Мудрый Эфрос прекрасно понимал нас, поэтому и никогда не смеялся над нашими забавами и не вмешивался в наши игры, Я даже вообразить себе не могу, чтобы он сказал однажды: «Хватит заниматься ерундой! Вы же взрослые люди». Не мог он этого сказать! И даже подумать не мог, потому что был великим режиссером.
Иногда наши шутки были жестокими (как и лефортовские детские игры), но никогда не были злыми. Они могли вызвать сострадание, но никогда не рождали чувство злобы и мести. Смех сквозь слезы…
Не помню, кто из артистов рассказывал, как еще в студийные годы преподаватель крутил им фильм с Чарли Чаплином «Огни большого города». Там Чаплин, маленький, неловкий, растерянный, ведет на ринге бой с профессиональным боксером, чтобы заработать немного денег. И этот профессионал гоняет бедного Чарли из угла в угол, а тот выделывает такие трюки, что зрители покатываются со смеху.
И вот в разгар зрительского веселья преподаватель вдруг останавливает кадр с лицом Чаплина и предлагает внимательно посмотреть на него. И тут все увидели выразительные глаза затравленного звереныша, в которых отразилась вся глубина его страдания, вся трагедия беспомощности и обреченности.
Фильм продолжили, но никто уже больше не смеялся.
Трагический клоун… Смех сквозь слезы…
Я вообще думаю, что в этом мире порой непостижимым образом уживается трагическое с комическим. И часто трудно, а то и невозможно определить, где кончается шутка и начинается драма человеческая.
Забегая немного вперед, расскажу в этой связи историю моего знакомства с драматургией Бертольта Брехта.
Все началось с того, что в Театр имени Ленинского комсомола был приглашен грузинский режиссер Михаил Туманишвили. Он ставил «Что тот солдат, что этот» Брехта. И мне была поручена главная роль Гели Гея.