Грёзы о Закате

Васильев Владимир Иванович

— Поднять на борт и ко мне!

Томительное ожидание лекаря, сопровождаемое мучительной болью и криками ватажников, крепивших на корме ладьи буксирный конец с лодки, казалось, длилось вечность.

Фигура лекаря в чёрном одеянии, с двумя чёрного цвета мешками, перекинутыми через плечо, на мгновение закрыла почти весь проём. Пригнув голову, лекарь вошёл и осторожно сложил мешки. За ним зашёл второй, помоложе, с саблей в ножнах и мешками, и, кивнув головой, молча пристроил все мешки под полатями, напротив ложа

Лютобора. Просунул голову в дверной проём и Страшила.

Ни слова не говоря, лекарь сел на высокие и широкие полати рядом с Лютом. Теперь купец мог разглядеть лицо лекаря: оно было совершенно жёлтым, как у тех гостей из русов, что подолгу сидят в стольном городе ромеев. Лекарь внимательно вглядывался в бледный лик купца.

— Пошто в гляделки играшь? Сказывай, кто таков. Никак из кривичей?

— Моя мать из кривичей. Сам из руянских.

— Тогда понятно. В море не только мамкину речь вспоминают. Ты, вроде, кричал, что лекарь? Иль я ослышался?

— Лекарь. Резатель. В Царьграде Козьмой звали. Приспешника Алесем зовут. Ты, мил человек, живот мне покажи.

Лют распахнул полы восточного халата. Лекарь лёгкими и нежными движениями ладони ощупывал живот, и чем дольше он ощупывал, тем мрачнее глядел.

— Который день болит?

— Уже второй день пошёл, как прихватило.

— И жить тебе, мил человек, осталось тоже два-три дня. Могу спасти. Резать надобно живот и одну кишку-отросток удалять.

Алесь встрял непрошено:

— Отросток тот аппендиксом называется. Располагается в правой области, ниже печени. Читал когда-то в книге.

Козьма кинул взгляд на царьградского вора, обещавшего встать на праведный путь. Возможно, в других обстоятельствах, ответил бы подобающим образом на проявленное многознание, но — ох! — какое же нешуточное дело подвернулось! А потому спросил серьёзно:

— Что ещё можешь сказать?

По памяти его приспешник-помощник воспроизвёл давным-давно просмотренный им текст, без интонаций, словно читая с листа:

— Острый аппендицит давностью более двух суток — основная причина летальных исходов, то есть, смерти.

— Сиё мне ведомо.

Лютобор, услышав приговор себе, с хрипотцой в голосе стал умолять:

— Спаси, лекарь. Спасёшь — озолочу. В твою веру перейду. Что хошь сделаю для тебя.

— Ты, мил человек, не смотри на мою рясу. Христова вера тебе чужая и не надобна. А не спасу если? — резатель сидел спиной к проёму. Якобы не чуя присутствия страшного верзилы, продолжил речь: — Видел рожу твоего старшого. Не приведи, Велесе, зарезать тебя! Твои же мигом отправят меня на корм рыбам.

Лют молчал, понимая, что даже его слова и просьбы, выскажи он такие Страшиле, не изменят судьбу резателя. За непотребные дела любой словенский мир крут и скор на расправу. В случае неудачи резателей, как правило, ожидала печальная участь.

— Скажи,

чтоб чистую пресную водичку начали кипятить да в чистом чане, — молвив эти слова, резатель вздохнул и начал доставать из мешка свои ножи, склянки и свёртки с шёлковой нитью.

Страшила, слушая указания хозяина, пялился на ножи лекаря, а на выходе, глянув сперва на вооружённого Алеся, присевшего на скамье, подмигнул резателю и сказал:

— Не боись! Витязи взяли твою ладью на бечеву. Зарежешь Лютобора — отпустим обоих с миром. Но без кормила.

Не видел старшой ватажки, как криво ухмыльнулся помощник резателя.

— Займись, Страшила, своим делом, — ответил Козьма. — Парус убавь, и чтоб ладья шла по морю как пава-лебёдушка по речке. Позови меня, когда вода закипит в чане.

Резатель выбрал ножи и зажимы, разложил посудину с ухватками, в которой кипятил инструменты. Достал иглы и нити. Когда его пришли звать, наказал ватажникам постелить чистую холстину под хозяина. Одел чистый подрясник и закатал рукава. Набрал кипячённой воды в кувшин, а потом долго кипятил ножи и прочие инструменты, держа за ухватки посудину, погружённую в кипящую воду. Наказал ватажникам настрогать лучин. Тщательно промыл руки.

Работать без помощников он наловчился давно, но, вернувшись к ложу пациента, молвил Алесю, что тот будет помогать. Сказал сие, видимо, для того, чтобы затем рявкнуть и шугануть ватажников, таращившихся на него из дверного проёма:

— Все вон!

Лют выпил из рук Алеся изрядную порцию морфия. Козьма заблаговременно подготовил две иглы, продев в их ушки шёлковые нити. Когда Лют провалился в забытьё, Козьма омыл живот пациента водой и обильно полил ракой место предстоящих резов. Той же ракой обмыл свои руки.

Алесь вздохнул, почуяв запах раки. Неприятный дух сивухи почему-то навеял неуместные ассоциации и отнюдь не радостное воспоминание о позорной сценке в общаге, о дыме от сигарет, выкуренных Викой, водочном амбре и диалоге Насти с Викой.

— Зажги-ка, сыне, лучину на палубе у чана и прихвати запас. Будешь светить! Темновато здесь, как в больничной келье.

Помимо вскрытия трупов, у резателя имелся небольшой опыт операций, проведённых втайне от братьев в монастырской больнице, о чём он доверительно поведал своему приспешнику ещё в монастыре.

Брызнула первая кровь. Попала на подрясник и холстину под Лютом. Совершая первые резы, Ведислав не сомневался, что найдёт тот отросток с гноем, который приводил некоторых из его больных, мающихся болями в животе, к летальным исходам. Боялся он прорыва отростка. У Люта, слава всем богам, не увидел излияния гноя в брюшную полость. Нашёл-таки отросток, вырезал его и стал зашивать.

Его помощник светил лучиной и от жара её огня обливался потом. Операция проходила в молчании, изредка прерываемом Козьмой: