Грибификация: Легенды Ледовласого

Беренцев Альберт

— Леонид, пожалуйста... — умоляюще попросил он.

Телохранитель вдруг действительно встрепенулся, но сделал он совсем не то, что хотел от него министр. Леонид решительно шагнул, но не к сарматам, а к Любе. Он схватил девушку за руку, как раз взявшую сувенирную тарелочку из Праги.

— Я не позволю грабить собственность товарища министра, — заявил Леонид.

Сарматы наблюдали за сценой с вялым интересом. Люба вывернула из захвата собственную руку, сжимавшую сувенир из Праги, а потом кокетливо приподняла длинное платье и со всей силы ударила Леонида ногой в пах. Телохранитель

завыл, заухал, тихонько заматерился и упал на колени.

— Да пошел ты нахуй! — сказала Люба, возвращаясь к грабежу.

Эль-Джионозов хмыкнул, а Шах-Ирридиев радостно заорал:

— Вот это боевая девушка! Просто огонь! Прямо амазонка, а мы, сарматы, считаем себя потомками амазонок. Тебя как зовут? Брюс Ли?

— Люба, — буркнула девушка, завязывая туго набитый мешок. В серванте остались только отцовские награды, пара фарфоровых тарелок и Сталин на полке.

— Хорошее красивое русское имя, — заявил Шах-Ирридиев, — А вот скажи, Люба, где ты научилась так круто драться, грабить министров, таскать одной рукой мешки с картошкой и хрусталем, предавать своих работодателей и вообще столь быстро ориентироваться в боевой ситуации?

Люба мрачно посмотрела на сармата:

— Я из глухого колхоза в Псковской области. В семье четверо детей. Папы у нас нет, а мама работает дояркой. Дальше объяснять надо?

— Нет, все предельно ясно, — развеселился Шах-Ирридиев, сунув руку во внутренний карман куртки, он извлек оттуда визитную карточку и протянул Любе, — Держи, прекрасная амазонка. Нам нужны такие люди как ты. Боевые, способные к тактическому мышлению, любящие деньги, верные тому, кто им платит, и не связанные с советским карательным аппаратом. Ты ведь не связана с советским карательным аппаратом?

— У меня брат сидит, за изнасилование школьника. Это считается? — спросила Люба, беря визитную карточку.

— Думаю, что нет, — успокоил ее Шах-Ирридиев.

Люба тупо посмотрела на визитку из дорогой бархатной бумаги и набычилась:

— Ой, а тут все по не-русски!

— Само собой, — объяснил Шах-Ирридиев, — Это потому что компания «Президентские штурмовики» пока что зарегистрирована в Швейцарии. Но Босс скоро перенесет ее в нашу страну, не переживай. Ты главное позвони, там по-русски ответят. На период обучения выплачивается жалование в размере пятисот долларов США в месяц.

— Обязательно позвоню! — тут же встрепенулась Люба, пряча визитку.

— А теперь бери свой мешок, жену министра, и проваливай, о прекрасная амазонка, — закончил беседу Шах-Ирридиев, попыхивая трубкой.

Но Люба не ушла, вместо этого она потянулась к винегрету:

— А можно мне пистолетик?

— Эй, тузик, можно Люба заберет твой ствол? — поинтересовался Шах-Ирридиев у Леонида.

Леня уже оправился от последствий удара в пах и теперь стоял возле серванта, весь белый. Он буркнул в ответ сармату что-то нечленораздельное.

— Бери, — разрешил Шах-Ирридиев.

Люба жадно схватила пистолет Макарова и сунула в карман платья:

— А капустный пирог можно? Мы же его даже не разрезали!

— Забирай. Главное сама уйди, — несколько раздраженно ответил Шах-Ирридиев.

Запобедов обреченно

наблюдал, как Люба сунула под мышку его любимый капустный пирог, испеченный к юбилею. Потом Люба, груженая мешком и пирогом, решительно двинулась к его жене Вале, которая все плакала, обхватив руками голову.

Но Валя вдруг отняла от головы руки и схватилась за сердце. Министр впервые в жизни вдруг осознал, что его жена тоже старенькая, всего на пять лет младше его. Вале было семьдесят пять.

— Я вызову скорую, — сказал Эль-Джионозов, быстро прошел к телефону и набрал номер, — Алло... Да я понимаю, что машин нет... И что приедете через час тоже понимаю... Тут жене министра научного атеизма Запобедова плохо... Ага, адрес... А, знаете... Да, все верно, она здесь... Пять минут? Спасибо, девушка.

Эль-Джионозов бросил трубку, а потом подошел к Вале и сказал:

— Послушайте, вашему мужу не причинят никакого вреда, я обещаю. Сотрудничать он не откажется, так что убивать его никто не будет. Шах-Ирридиев тут болтал про тюрьму, но у него просто слишком длинный язык. В тюрьме ваш муж будет всего неделю и ему обеспечат самые лучшие условия. Потом наш Босс его амнистирует и вышлет в Северную Корею.

Там его встретят как героя и последнего борца за коммунистический строй. И вас тоже, вы ведь поедите с ним? Вашим детям никто тоже вреда причинять не собирается. Не волнуйтесь. Просто идите с Любой, а врачи о вас позаботятся, ладно?

Если вам станет лучше — можете вернуться сюда, но не раньше, чем мы закончим. Возьмите воды или лекарства, если нужно.

Валя ничего не ответила, и от воды с лекарствами тоже оказалась, только бросила мрачный взгляд на Запобедова.

— Валюша, ты же не веришь в весь этот бред, который несли про меня эти фашиствующие молодчики? — слабым голосом спросил министр старуху-жену.

Снова не ответила.

Люба кое-как помогла Вале одеться и увела жену министра, а еще унесла хрусталь, ордена, коллекцию древних сарматских монет и капустный пирог министра.

— А они спускаться долго будут... Одиннадцатый этаж и лифт не работает... — вяло сказал Запобедов, — Надо помочь...

— Ничего, врачи поднимутся и помогут, — сказал Шах-Ирридиев.

— Валя, позвони в КГБ! И в милицию! И шефу! — запоздало заорал вслед уже ушедшей жене министр научного атеизма.

— Генеральный секретарь приболел и не возьмет трубку, к сожалению, — сообщил Шах-Ирридиев, — А что касается милиции и КГБ, то зачем же им звонить? Вы через час станете Председателем КГБ и министром внутренних дел. И сможете отдавать любые приказы, какие только захотите.

— Я... стану... Да что вы несете? — растерялся Запобедов, хотя слова Эль-Джинозова о том, что его не будут убивать и отпустят в Северную Корею несколько успокоили министра. Северную Корею он всегда любил.

— А ты что стоишь, тузик? — поинтересовался Шах-Ирридиев у Леонида, застывшего возле серванта, — Дуй уже отсюда.

Но Леонид не подул, вместо этого он спокойно сказал Запобедову:

— Товарищ министр, извините. Я не стрелял только потому, что боялся задеть женщин. Но теперь они ушли...