Грибификация: Легенды Ледовласого

Беренцев Альберт

Леня выхватил из внутреннего кармана пиджака свой второй пистолет.

Эпилог III

Министр научного атеизма Запобедов слышал о традиционной сарматской методике сабельного боя, но никогда раньше не наблюдал ее вживую. Историки-романтики утверждали, что эту методику сарматы получили в наследство от воинственных амазонок.

Леня не успел выстрелить.

Эль-Джионозов зарычал, стремительным движением вскочил со стула, меньше чем за мгновение оказался рядом с Леонидом и взмахнул саблей. Движение было столь быстрым, что

глаз министра едва смог его зафиксировать.

Рука Леонида, державшая пистолет, медленно отделилась от тела и плюхнулась на пол, все еще сжимая оружие.

Эль-Джионозов, продолжая двигаться с невозможной для человека скоростью, отскочил в сторону, так что хлынувшая из обрубка мгновение спустя кровь его не запачкала. Кровь из руки Леонида забила фонтанчиком прямо на стоявший в серванте бюст Сталина, так что тот весь перемазался и стал красным. Закричать Леня тоже не успел, только тупо смотрел на обрубок.

— Мужчина без руки не может быть воином, а значит, не должен жить, — сказал Эль-Джионозов и снес ударом сабли Леониду голову.

Голова пролетела от серванта к столу и упала прямо в оливье, громко всхлюпнув. Она облепилась картошкой и горохом, измазалась майонезом. Глаза головы Леонида удивленно смотрели на Запобедова. В миску с оливье стекала кровь, вскоре миска переполнилась и кровь потекла на белую скатерть.

Запобедов понял, что он вообще ничего не понимает в этой жизни.

Ведь еще полчаса назад они сидели все вместе за праздничным столом — он сам, любимая жена, хорошая кухарка Люба в белом переднике и со своей замечательной косой, верный стеснительный Леня. Им было хорошо и весело.

Все с интересом слушали рассказ министра о его юности, о вечных ценностях, о патриотизме. Не может быть. Того, что происходит, просто не может быть. Это сон. Безумие. Все разрушено. Вообще все.

Запобедову вдруг стало себя жалко, очень жалко. Ему испортили юбилей, а он ведь ждал его, он любил дни рождения с самого детства. Он был стареньким. Он в жизни и мухи не обидел, не сделал ничего плохого. А его обижают, старенького и больного. Запобедов заплакал.

— Наконец-то мы одни, — весело заявил Шах-Ирридиев, попыхивая трубкой, — А твоему тузику я, между прочим, предлагал уйти. Так что не ной. Хочешь утешу? У меня есть для тебя подарок, Запобедов. Вот. С днем рождения!

Шах-Ирридиев вынул из кармана куртки и осторожно положил на стул рядом с министром полосатый галстук.

— Зачем это? Зачем? Зачем? — старческим надтреснутым голосом произнес сквозь слезы Запобедов.

— Как зачем? — удивился Шах-Ирридиев, а потом взглянул на свои наручные часы, — Журналисты уже должны были собраться, в том числе иностранные. Будут присутствовать корреспонденты из практически всех стран мира. Ты должен быть одет по моде, Запобедов. А то в том галстуке, который сейчас на тебе, только на сельсовете выступать. Мы не можем так позорить нашу страну перед иностранцами, так что галстук придется переодеть.

В общем, план простой. Ты едешь к журналистам на большой красивой черной машине, и там зачитываешь эту бумажку. Все тебя внимательно слушают, кто-то падает в обморок от твоих речей, кого-то начинает тошнить.

Танки в город мы уже ввели, от твоего имени, не благодари. Правда

стрелять и давить людей танкисты напрочь отказались, но это не беда. Сойдет и так. Так что теперь ты настоящий Тиран СССР. Осталось только поехать к журналистам и объявить об этом на весь мир. Ливия, Саддам Хусейн и КНДР полностью поддержат твой переворот, так что не переживай. Все. Больше от тебя ничего не требуется, Запобедов. Даже пятилетний ребенок справится. Бумага с твоей речью — вот, держи.

Но министр научного атеизма не взял бумагу и галстук не надел, вместо этого он пробормотал:

— А потом?

— А потом приедет Босс на белоснежном танке и свергнет твою тиранию, — терпеливо объяснил Шах-Ирридиев, — Тебя посадят в тюрьму, в самую комфортную камеру. Любая еда и напитки, все за счет государства. Круглосуточный надзор врачей. А через неделю тебя амнистируют, и Босс вышлет тебя к твоим корешам в Северную Корею. Там уже готова комфортабельная трехкомнатная квартира в центре Пхеньяна. Так что зря боялся, деда.

— На белом танке...? — с ужасом повторил Запобедов, его почему-то больше всего шокировал именно этот момент.

— Посмотри в окно, — коротко произнес Шах-Ирридиев.

Министр подошел к окну и посмотрел. Смотреть было страшно, но Запобедов боялся совсем не высоты, хотя его квартира располагалась на одиннадцатом этаже дома для партийного руководства. Он боялся увидеть.

Но он увидел.

Танк был там, он был припаркован во дворе здания. Полностью белый, как первый снег. На броне были нарисованы какие-то знаки, над танком развевался флаг, на стволе висел повешенный за шею труп, а вокруг танка стоял десяток мужиков в черном.

Запобедов всмотрелся в флаг и увидел, что это серо-черно-стальной триколор с серебряной эмблемой стоящей на задних лапах рыси.

— Чего там? Флагом любуешься? — осведомился Шах-Ирридиев, — Это флаг Республиканской Ницшеанской Партии, сегодня же он станет государственным. Как видишь, твоего любимого красненького цвета «Хванчкары» и крови на нем совсем нет.

Зато там есть лед, ночь и сталь. Любимые цвета Босса, он сам нарисовал эскиз этого флага. А рысь — древний знак Рюриковичей, бывших конунгами Биармии. Видишь ли, наш Босс равно презирает коммунизм, фашизм, монархию и классическую демократию. Он тяготеет к эпохе отважных ярлов, к походам на драккарах и к старым сагам о героях. Он предлагает вернуться к тем истинным истокам, с которых началась история нашей страны.

— А... Там человек, на стволе. Вы убили его? — всхлипнул Запобедов.

— Что? — удивился Шах-Ирридиев и тоже подошел к окну, — А, ну да. Совсем забыл. Да это полковник Коневищин висит, из двадцать седьмого управления КГБ. Он возглавлял следственную группу по расследованию нашего заговора. И чтобы он не расследовал, мы ему платили каждый месяц по десять тысяч долларов.

А сегодня утром, когда мы уже начали действовать, и обратного хода не было, этот мудак заявился ко мне и потребовал себе должность главы госбезопасности в правительстве Босса. Предложение было настолько несоблазнительным, что я решил даже не докладывать Боссу, а просто продемонстрировал полковнику, что есть и другие способы обеспечить его молчание.