Грибы на асфальте
Шрифт:
— Почему? — удивился я.
— Потому что считаю пошлым. От танцев дав но осталось одно название. Сейчас танцуют только потому, что можно на глазах у всех обниматься. А мне это совсем не нужно.
— Тогда пойдемте за стол.
— Я не пью.
— И не едите?
— Иногда.
Мы неловко стояли посреди зала.
— Эй, парочка! Как там вас? Идите сюда! — за кричали из-за стола.
Некто в черном костюме с галстуком-бабочкой подскочил к нам и с пьяной любезностью стал усаживать за стол. Я пошел поздравить жениха. Он сидел во главе стола, красный,
— Сколько лет, сколько зим, дружище! — сказал я, ставя возле жениха бутылку шампанского и де лая растроганное лицо.
— Ему хватит уже! — запротестовала кругленькая, как колобок, невеста. — Мама, его опять хотят напоить!
Жених поднял с глаз чуб и неожиданно закричал:
— Сашка!!! Ты???
— Ну да!
— Друг! Какими судьбами? Давай бокалы сюда! Мы выпили при явном недовольстве родственников невесты.
— Ну, ты как тут, женился, значит?
— Да вроде. А ты?
— Нет еще.
— Женись, брат. Интересно погулять на свадьбе, на собственной. Эй, давай станцуем русскую? Рус скую! Помнишь, как когда-то?.. Мишка, тащи баян!
Чуб опять упал на глаза жениху, и он зло затряс головой.
Я воспользовался этим и потихоньку ретировался на свое место. Лиля ковыряла вилкой в винегрете.
— Он тоже летчик?
— Нет, повар.
Как странно — один чуть ли не достает рукой звезды, а другой готовит пересоленные винегреты.
— А может, это жена готовила?
Вы сейчас, наверно, скажете, что все профессии нужны людям. Я с этим согласна. Но все-таки есть профессии сильных. Вот, например, ваша. Зачем кривить душой, скажу прямо: я горда, что случай свел меня с вами.
Она сказала это так искренне что мне вдруг стало страшно за свое будущее. А что, если все раскроется?
— Да… конечно. Но знаете, вы слишком много требуете от людей. Не всем же быть- смелыми и от важными. В основном человечество мягкотела, добро, любит покушать и повеселиться.
Лиля живо повернулась ко мне:
— Вот-вот. Если бы вы знали, как я презираю ваше «человечество»! Этого пресловутого «среднего гражданина», который пьет вино, ест борщи, приволакивается за женой соседа, а в оставшееся время «возводит светлое здание будущего». Ну, какой это герой? Герой — это кто делает что-то необычное, весь отдается своему делу. Но и герой — чепуха. Он герой потому, что все вокруг овцы. Знаете, есть такая пословица: «Молодец — среди овец, а против молодца — сам овца». Если уж жить на земле, то лишь гением.
— Ого! — сказал я, — Сколько честолюбия! По чему же вы живете? Или, может быть, вы гений?
— А почему вы смеетесь? Вы же ничего не знаете обо мне. Вдруг я сделала открытие, о котором человечество и думать никогда не думало?
— Какое же это открытие? — заинтересовался я.
— Пока тайна.
— Ну, пожалуйста, скажите. Я никому ни слова. Лиля заколебалась:
— Поклянитесь.
— Клянусь.
— Нет,
Я повернулся и уставился в ее черные глаза, которые вдруг стали серьезными и страшно глубокими.
— Клянусь, если я скажу хоть слово…
— …пусть тогда мой самолет разобьется, а тело мое не опознает даже мать.
Я покорно повторил за ней клятву. Мой самолет никогда не разобьется.
— Ну вот. Вы первый человек, который это узнает. Мы живем на электроне.
— Где? — поразился я.
— На электроне. А солнце — проток.
Я невольно рассмеялся. Лиля спокойно взяла яблоко и откусила его.
— Смейтесь, смейтесь. На вашем месте каждый поступил бы так же.
— Но как вы пришли к такому выводу? — спросил я, вволю насмеявшись, благо на это мне было дано разрешение.
— Это уже частности. Не исключена возможность, что наша солнечная система — это атом, который входит в состав пепельницы, стоящей на столе какого-нибудь великана. А этот великан сидит в мягком кресле, читает газету, тычет окурки в пепельницу и даже не подозревает, что в ней копошатся миллиарды солнц и планет, на одной из которых находимся мы с вами. И мы никогда не увидим ни этого великана, ни даже его пепельницы — потому что человеческий глаз не замечает ни маленького, ни большого. Впрочем, «большое» и «маленькое» — понятия относительные, которые осознаются только в сравнении. Так же точно, может быть, есть жизнь и на нейтронах, которые мы разгоняем. А почему и не допустить такой возможности? Вы уверены, что все мыслящие существа должны иметь рост полтора метра и температуру тридцать семь градусов? Вы уверены, что микробы не мыслят?
— После беседы с вами — нет.
— Не нужно иронизировать. Я этого не люблю.
— Я и не думал. Этого открытия хватит и на десяток гениев.
— Опять? Идемте домой.
На лестнице был переполох: трое дружинников с торжеством тащили упирающегося шкета в папахе на улицу. Физиономия была у него черная, как у негра. Он пытался прорваться в рай через котельную.
Лиля жила далеко, и я возвращался последним трамваем. Всю дорогу, я смотрел в окно невидящими глазами и улыбался. Таких девушек мне еще не приходилось встречать. Открыть жизнь на электроне! Смешно… И руки цепкие, как у гимнастки. В темном подъезде я все-таки поцеловал ее. Получилось быстро и грубо, так как я думал, что Лиля будет сопротивляться. Но она только сказала:
— Ничего приятного не нахожу. Пошло.
— Но гении тоже целовались, — возразил я.
— К сожалению.
За окном гнулись деревья из синих искр. Кондукторша в ватнике и плаще, похожая на кочан капусты, подозрительно смотрела на меня, очевидно принимая за пьяного. А мне хотелось сделать ей что-нибудь приятное, доброе. Купить билет, что ли?
— Значит, глаза голубые, как пламя денатурата?
— Да.
— И лицо, как у «Неизвестной» Крамского?