Гридень 7. Завоеватель
Шрифт:
Допрос оставшихся в живых новгородцев был более, чем жестким. Любой, кто просто посмотрел криво, начинал умирать. Почему начинал? Так легкой смерти им никто не обещал. Кому подрезали вену, а после втыкали нож в колено, в лицо, или ломали почти все кости, после резали грудь, иных избивали до кровавых пузырей, а после давали чуть времени, чтобы они осознали неизбежность смерти и в полной мере прочувствовали все болевые ощущения. Да, жестоко. Пусть даже пойдут слухи о том проявлении звериного, что случилось здесь. Но другим неповадно будет.
Уже
Через два часа десять новгородских разбойников и Веснян были представлены представителю великого князя в моем войске. В принципе, они и живы были лишь потому, что мне нужен свидетель, желательно такой, чтобы меньше ассоциировался со мной. И представитель Изяслава более чем подходит. Пусть пишет свой доклад, я даже дам пятерку бойцов, чтобы те с ветерком донесли вести до хозяина Руси. Пусть бы уже завершал генеральную уборку в своей державе. Нет? Не хочется ассоциировать себя с пылесосом, но, видимо я именно такие функции и могу осуществить, очистить квартиру от пыли
А как только при скоплении народа ивеликокняжеского соглядатая новгородцы рассказали о своем плане отмщения мне, я лично лишил каждого из них жизни. Незамысловато – перерезал горло в порядке очереди.
– Семью Весняна я не трону, его сына помогу воспитать. Но, в следующий раз любой предавший должен знать, что я стану казнить не только его, но и род вырежу, – сказал я, пнул ногой корчащегося в предсмертных судорогах Весняна, выбросил нож и пошел прочь.
Теперь я полностью уверился, что мне предстоит бодаться с некоторыми новгородцами, имена которых мне поведали убийцы. Что ж… были у меня враги, и нет их. Теперь появились новые, так что-либо я их, либо онименя. Лучше, конечно, чтобы я.
Невыносимо хотелось напиться, так, чтобы мордой в салат. Однако, то ли потому, что у меня не морда, а лицо, то ли по причине отсутствия каких-нибудь салатов, но реализовать желание не удалось. Пришли сведения, что нас увидели. На другом берегу Камы был замечен отряд каких-то степняков, в которых некоторые «знатоки» определили представителей племени буртасов. Достать этих, явно разведчиков, не представлялось возможным. Следовательно, нужно действовать с соображением, что о нас знают все, или почти все.
Еще до рассвета началась операция по форсированию Камы. Сложная задача стояла и важно осуществить ее до того момента, пока на другом берегу не появился сколь-нибудь внушительный отряд врага, способный скидывать в реку мелкие группы воинов Братства, переправляющихся в сторону столицы Волжской Булгарии, города Биляра.
– Мы должны выйти и под прикрытием самострельщиков и лучников на стене,
Мария держала на руках сына. Александр Владиславович будто чувствовал тревогу, в том числе и от матери, потому расплакался. Но сейчас ребенок, словно понял, что не время для плача, матери и так нелегко принимать решения, молчал. Мария отдала ребенка на руки одной из мамок, развернулась и отошла в угол приемной палаты в тереме, где и происходил разговор.
Она не хотела, чтобы кто-либо видел ее сомнения. Женщина думала, капли пота проступали на ее лбу, а лицо покрылось полосками капилляров, готовых вот-вот лопнуть. Она прекрасно осознавала всю ответственностьза любое решение, от которого зависят жизни людей. А еще давило на Марию то, что городок, так бурно развивающийся и ставший для нее родным, своим, если еще немного промедлить, будет разрушен. Не так и легко выстроить заново все дома, лес остался, почитай, только в четырех верстах от городка.
Но для Марии-Тесы не это все является главным. Она переживала за то, какая реакция на ее действия или бездействие будет у мужа. Отчитает ли он ее, похвалитли? Себе-то сложно врать – именно это женщинузаботило более остального.
– Сперва сосчитай, сколько людей есть из тех, кто возьмет в руки оружие и сможет его применить. После жду тебя с предложением к действиям. И, если сочту нужным, то дам свое добро, – сказала Мария.
– Боярыня, нынче же умирают люди на улицах ремесленного посада. Видно со стены, что есть там защитники, они погибают прямо сейчас, – Гарун пытался надавить на жену воеводы. – Мы отправили вестовых в иные села и городки, даже в Суздаль. Скоро будет помощь, боярыня, а в это время мы сможем сдерживать врага.
– Я тебе сказала свое слово! – жестко, без права на возражение, выкрикнула Мария.
– Да, боярыня, – сказал сотник, поклонился и пошел исполнять приказ.
Имела ли право Мария приказывать? И да, и нет. По сути, ее статус – это быть женой воеводы, ну, и оставаться при этом сестрой половецского хана Аепы. А вот за безопасность отвечал именно Гарун, он же тренировал пополнение, проводил учения. Но воевода в Братстве стал князем, не по названию титула, по его сути. Так что условно «княжна» всяко больше имела прав на решение, чем кто-либо иной.
Уже через полчаса Гарун вновь прибыл к Марии. Уже во всю пылал окольный город, до детинца доносились крики женщин и мольбы о помощи мужчин. Это все давило не меньше, чем крики людей внутри детинца. Одни внутри стен просили не открывать ворота ни при каких обстоятельствах, чтобы враг не ворвался. Иные все же сохраняли в себе человечность и, наоборот, взывали именно к Марии, чтобы она открыла детинец и чтобы их мужья и сыновья имели возможность помочь тем, кто еще живой, но не успел укрыться за стенами детинца.
Конец ознакомительного фрагмента.