Гриффин в Стране Чудес
Шрифт:
– Я Гриффин, - обратился он к ней.
– Гриффин Фиске.
Обычно он никогда не говорил своей фамилии. Слишком много людей в городе знали, что у него есть деньги, прежде чем он произнесет ее. Но по какой-то причине он хотел произвести впечатление на девушку.
– Гриффин. Клевое имя. Ты, должно быть, играл в лакросс.
Он негромко рассмеялся. Смышленая. Узнавала учеников частных школ только по внешнему виду.
– Ты не похожа на Элеонор, - прошептал он, не понимая, почему ему нужно было понизить голос.
– Я ненавижу свое имя. Измени его для
У нее была великолепная улыбка, широкая и бесстрашная, и каждый раз, когда она улыбалась, в ее глазах вспыхивал некий опасный огонек.
– Как насчет просто Нор? Или Нора? Так сексуальнее.
Она кивнула.
– Мне нравится. Пойду завтра в суд и изменю его. Конечно, если Блонди разрешит.
– Блонди? Священник внизу?
– Ага. Он принимает решения. Все.
– Он... священник? Типа настоящий?
– Да. Сексуально, не правда ли?
– Очень. Но ты ведь знаешь, что католическим священникам запрещено заниматься сексом с потрясающе красивыми девушками, как ты.
Элеонор... Нора... кем бы она ни была, она смеялась, и Гриффин понял, что ее смех был еще сексуальнее, чем смех Кингсли - низкий и гортанный, и Гриффин внезапно представил, как толкает ее к стене, запускает руку под юбку и становится новым лучшим другом ее клитору.
– В Стране Чудес эти правила не действуют. Нравится здесь?
– Это Страна Чудес?
– спросил Гриффин, рассматривая убранство коридора. – Ты Алиса?
– Нет, это ты Алиса, Новичок, - ответила она.
Гриффин еще раз рассмотрел ее с головы до ног, изучая ее убийственные изгибы, затянутые в белое.
– Тогда ты, наверное, Белый Кролик, - сказал он, решив, что отныне он последует куда угодно за ее маленьким хвостиком.
– Non. Я Белый Кролик.
– Кингсли открыл дверь.
– Она Бармаглот.
Элеонор игриво оскалила зубки и исчезла в комнате.
Он действительно был в Стране Чудес? Спросил себя Гриффин. Или в аду?
Гриффин вошел в комнату вслед за ними и застыл, как вкопанный.
Определенно в Аду.
– Твою мать, - выдохнул Грфиин и осмотрелся.
Он предположил, что это спальня, в центре комнаты он увидел кованую кровать с балдахином, застеленную красными и черным шелковыми простынями. Но это была не спальня. Вдоль стен висели флоггеры и плети, трости и паддлы. Он слышал о подобных местах, но никогда не думал, что в таком роскошном таунхаусе на Манхэттене есть собственная темница.
Все трое на мгновение погрузились в молчание. Гриффин почувствовал, как Кингсли и Элеонор наслаждались его широко распахнутыми от удивления глазами. Никто не издал ни звука до тех пор, пока Кинг не поднял руку и щелкнул пальцами у уха Элеонор. Она сразу же повернулась к Кингсли и встала перед ним, опустив взгляд.
– Гриффин, ты спрашивал меня, почему меня это все волнует. Позволь показать. В какой-то момент мне может потребоваться твоя помощь.
Помощь? С этой великолепной девушкой?
– Да, конечно. Все что ты захочешь, пока она не возражает.
Кингсли рассмеялся и приподнял голову Элеонор за подбородок.
–
Элеонор кивнула.
– Oui, Monseiur.
– “Très bien. Теперь разденься mais...
– Кингсли посмотрел вниз. У нее на ногах были сапоги по колено, почти такие же, как у него, за исключением того, что кожа была не черной, а белой.
– Оставь сапоги.
Немедленно Элеонор поняла руки к груди и начала расстегивать корсет. Как только тот упал на пол, за ним последовала белоснежная блуза, она сняла юбку и белые трусики с небрежной быстротой. Гриффин видел много обнаженных женщин, но редко они могли похвастаться естественной красотой тела. Полные груди, округлые бедра и ни капли стыда - святая троица идеала в женщине.
Кингсли, казалось, думал так же. Он подошел к Элеонор и поцеловал ее в шею, в то местечко, где она встречалась с плечом, снял свой жакет, позволив ему присоединиться к ее одежде на полу. Он приказал ей на французском, и она подошла к краю кровати.
Минуту или две Кингсли снова насвистывал Alouette, пока ходил по периметру комнаты, изучая различные предметы, висящие на стене или лежащие на столах. Гриффин слышал истории о Кингсли Эдже. Мужчина был своего рода легендой в Нью-Йорке. Все знали, что он собрал самые сексуальные извращения, которые только можно купить за деньги. А самого Кингсли легко можно принять за самого сексуального мужчину, которого Гриффин когда-либо видел. В своих сапогах для верховой езды, идеально сидящих брюках, белой рубашке и вышитом жилете он выглядел как некто с обложки одного из этих глупых романов, которые он видел в книжном магазине аэропорта. Но он сомневался, что мужчины в этих книгах когда-либо делали те вещи, которые, вероятно, делает Кингсли.
Кинг выбрал какую-то черную веревку, которая была лишь два фута длиной и устрашающий на первый взгляд флоггер с длинными кожаными ремнями и сердцевидными узлами на концах. Бросив флоггер на кровать, Кингсли встал позади Элеонор и взял ее запястья в свою руку. На ее правое запястье он накинул петлю черной веревки.
– Это веревочные манжеты, - объяснил Кинсгли и перекинул конец веревки через верхнюю перекладину балдахина.
– Как китайская ловушка для пальцев. Чем больше Элеонор сопротивляется, тем сильнее они обхватывают ее запястья.
Он закрепил ее левое запястье, и теперь Элеонор стояла с высоко поднятыми над головой руками, прикрепленными к кровати. Кингсли взял флоггер с постели, и Элеонор повернулась лицом к Гриффину. Улыбнувшись, девушка дернула за манжеты, затягивая их на запястьях по собственному желанию.
– Есть определенная техника для тщательной хорошей порки, - сказал Кингсли, отступив на два шага назад от обнаженного тела Элеонор. – Если ты настроен на длительную порку, то лучше начать с мягких ударов, чтобы уменьшить чувствительность кожи. У нас нет столько времени сегодня, поскольку нашу Элеонор одолжили нам ненадолго. Потому мы не будем заморачиваться с тонкостями. Элеонор, так или иначе, приедается щепетильность. Не так ли, chérie?