Гробница Фараона

Хольт Виктория

— Мы только… притворялись, играли.

— Говори, говори.

— Это я придумала.

— Пусть ответит мальчик… если может.

— Мы решили: интересно нарядить Джудит мумией…

Сэр Ральф от нетерпения повернулся ко мне:

— Так это ты заводила?

Я согласно кивнула и успокоилась, потому что заметила, как у сэра Ральфа задрожал подбородок.

— Ну ладно, скоро увидишь, что происходит с людьми, которые вытворяют такие шуточки. Возвращайся домой и узнаешь, что тебя ожидает. — Он обратился к Хадриану. — А вы, сэр, отправляйтесь в свою комнату. Вы получите

самую серьезную порку, потому что на этот раз пороть вас буду я. Прочь отсюда.

Бедный Хадриан.

Какое он испытал унижение, да еще в присутствии Тибальта.

* * *

Хадриана сильно выпороли, а это нелегко пережить в шестнадцать лет.

Вернувшись домой, я увидела встревоженных Доркас и Элисон. Им уже сообщили о моей греховной провинности.

— Джудит, а что, если сэр Ральф не позволит тебе больше приходить к нему в дом?

— Он так сказал?

— Пока нет, но он приказал наказать тебя и мы не осмелимся поступить против его воли.

Его преподобие отец Джеймс удалился в свой кабинет, бормоча под нос о срочной работе. Ведь в доме неприятности, а он, как всегда, не собирался вмешиваться.

— Итак, что вы собираетесь со мной делать?

— Тебе придется пойти в свою комнату и читать книгу, которую прислал тебе Эван Каллум. Потом тебе надо написать обзор о прочитанном. Пока не закончишь работу, будешь сидеть на воде и хлебе. Останешься в своей комнате, пока не выполнишь работу, даже если тебе понадобится целая неделя.

Для меня это было не наказание. Дорогой Эван! Он выбрал для меня книгу «Династии в Древнем Египте», она меня всегда привлекала. А наша повариха, находясь в безопасности своей кухни, заявила, что не собирается подчиняться приказам из Кеверал Корта и не позволит держать меня на хлебе и воде. Никто в мире не заставит ее морить голодом маленьких детей. Меня позабавили слова поварихи, ведь она часто называла меня сатанинским отродьем, а сейчас я превратилась в маленького ребенка. Во время моего заточения она посылала мне наверх мои любимые кушанья, паштет и маленькие пирожки с мясом.

Я весьма приятно провела два дня и закончила работу в рекордный срок. Позже Эван мне сказал, что сэр Ральф не только не выразил недовольства, но, наоборот, ему очень понравилось мое эссе.

* * *

Мы подрастали, менялись, но так постепенно, что почти не замечали в себе перемен.

Тибальт часто приезжал в Гизу. В то время я больше всего мечтала сделать какое-нибудь открытие. Все равно какое. То я нахожу предмет невероятной ценности на месте раскопок, то вдруг умудряюсь расшифровать самый важный иероглиф на саркофаге в кабинете сэра Эдварда, мое открытие буквально потрясает археологический мир и даже Тибальт не скрывает восторга. Он делает мне предложение руки и сердца, и мы с ним отправляемся в Египет, где до конца наших дней живем счастливо, не переставая удивлять ученые круги нашими открытиями. Мы приобретаем мировую известность. «Всем этим я обязан тебе», — говорит Тибальт в финале моей мечты.

Но в действительности он почти не замечал моего существования. Думаю, если порой он и вспоминал обо мне, то как о глупой

девчонке, нарядившейся в мумию и напугавшей Теодосию.

К Теодосии же он относился иначе, и не только не презирал ее из-за обморока, а наоборот — она понравилась ему именно своей слабостью. Теодосия имела возможность узнать его лучше, я же была лишена этого. После уроков я возвращалась домой, а она обедала вместе с семьей и гостями, а гостями часто бывали Тибальт и его отец.

Хадриан поступил в университет изучать археологию. Эту специальность выбрал для него дядя, а не он сам. Хадриан открылся мне, что зависит от дяди, так как его родители находятся в затруднительном материальном положении. Отец Хадриана, брат сэра Ральфа, женился против воли своей семьи. Хадриана, старшего ребенка из четверых, сэр Ральф предложил взять на воспитание и дать ему хорошее образование, ведь у него не было своих сыновей, вот поэтому Хадриан и вынужден подчиняться сэру Ральфу.

— Как тебе повезло, — вздыхала я. — Как бы я мечтала изучать археологию.

— Ты всегда с ума по ней сходила.

— Археология этого стоит.

Я скучала по Хадриану, теперь некем стало командовать. Он всегда отличался послушанием и поступал так, как я велела.

Даже Эван Каллум больше не читал нам курс археологии. Он завершил учебу и стал преподавателем университета. Нас по-прежнему учили мисс Грэхем и Оливер Шримптон, а уроки музыки давали Табита Грей, но перемены в нас и с нами становились все заметнее.

Доркас попыталась обучить меня некоторым домашним делам: как ставить тесто, печь хлеб, варить варенье. Я не могла похвастаться успехами.

— Тебе все это пригодится, когда у тебя будет свой дом, — говорила Доркас. — Джудит, ты понимаешь, что тебе почти восемнадцать лет? Некоторые девушки уже выходят замуж в этом возрасте.

После этих слов ее брови нахмурились. Думаю, мои тетушки всерьез беспокоились о моем будущем. Они надеялись, что я выйду замуж — и я даже знала, за кого.

Мы все любили Оливера Шримптона. Это приятный молодой человек не отличался амбициозностью, но работал с энтузиазмом. Он помогал священнику в церкви, а за последние два или три года, когда отец Джеймс стал быстро утомляться, Оливер — как признавали Доркас и Элисон, практически тащил на себе весь приход. Он наладил тесный контакт с пожилыми прихожанками, а не очень пожилые открыто симпатизировали ему. В приходе насчитывалось несколько старых дев, активно помогавших Оливеру в церкви, мне кажется, они выражали свои чувства к нему рвением в работе.

С Оливером я всегда дружила. Я не блистала на его уроках, но мы жили под одной крышей так долго, и я воспринимала его как брата. Порой я размышляла: если бы не встреча с Тибальтом, то со временем можно было бы примириться с мыслью о замужестве с Оливером и по-прежнему жить в доме священника, своего мужа. Ведь все знали: если его преподобие отец Джеймс отойдет от дел или скончается, то на его место заступит Оливер.

Ни с кем я не могла говорить о своих чувствах к Тибальту. Все равно они были абсурдны: смешно испытывать такую страсть к человеку, который вряд ли вспоминает о твоем существовании.