Гром
Шрифт:
Стук в дверь повторился.
Возможно, это просто хозяин коттеджа.
Шел противный холодный дождь. О стены коттеджа разбивались порывы ветра.
Джон засунул все свои немногочисленные документы между страницами желтого блокнота, убедился, что края документов не выступают, так что взгляду представляются только чистые листы.
Идя к двери, он мысленно просчитывал, насколько серьезно его положение. Уже поздно, дом в стороне от дороги, налет Гласса и Гринэ маловероятен, все-таки стучал
И только в случае…
Тихо отодвинул засов. Медленно повернул ручку, медленно. Крепко уперся. Рывком открыл дверь.
Испугал ее, она отпрыгнула назад, едва не выронила зонтик.
– Ой! – воскликнула она.
– Извини! Я не знал, что это ты, мне… следовало быть более осторожным. Следовало спросить, кто там.
– Я сама виновата, – сказала она, – надо было сперва позвонить.
– Нет, я рад, что ты пришла.
– Правда?
Несколько секунд они стояли молча: он – в дверном проеме, она – на веранде. Со всех сторон их окружала холодная ночь.
– Заходи, – сказал Джон.
Она вошла, распространяя аромат роз и кожи. Он закрыл дверь.
– Давай твой плащ, – предложил Джон.
– Спасибо.
Подошел к ней сзади почти вплотную. Так что отчетливо видел, как с левой стороны ее грациозной шеи бьется пульс.
Осторожно взялся за темные от дождя плечи ее плаща, потянул их, ее руки выскользнули из мокрых рукавов.
– Спасибо, – повторила она.
– Не за что.
Возможно, после похорон она переоделась, но ее плащ этим утром был застегнут так, что он не мог утверждать этого с уверенностью.
Сейчас на ней было простое платье цвета индиго. Черные туфли на низком каблуке. Простенький золотой браслет на одном запястье и часы на другом. Ни колец, ни ожерелий.
– Твой дом не так-то просто найти, – заметила она.
– Я привык так считать.
– Привык?
– Да ничего. Не обращай внимания.
– Хотя у меня был адрес, все равно пришлось сперва постучаться к твоему домовладельцу и спросить его, куда ехать дальше. Я не знала, что ожидать. Не знала, как выглядит твой дом. Мне он понравился, – добавила она. Ее глаза задержались на книжных полках, иероглифах, выполненных черной тушью.
– Спасибо.
– Надеюсь, я не побеспокоила тебя.
Он пожал плечами:
– Я просто… Так, делал одну работу.
– Я могу уйти.
– Ну, раз уж ты здесь, то останься хоть ненадолго.
Она улыбнулась ему, тепло улыбнулась.
– Может, хочешь… чего-нибудь выпить? – спросил он.
– Конечно.
– Бурбон или пиво, у меня есть пара бутылочек.
– Немного вина? Скотч?
– Извини. Я не держу под рукой много алкоголя, обычно
– Да, – кивнула она. – Но. В такие моменты, как этот. Я буду пить то, что у тебя есть, – добавила она.
Пока он ходил на кухню за чистым стаканом и бутылкой бурбона, она довольно долго оставалась одна в комнате.
Джаз на волне прогрессивной радиостанции сменило женское пение.
Ветер стучал в окна.
Когда Джон вернулся из-за кухонной стойки в гостиную, она стояла возле его стола. Водила пальцем по лакированной поверхности стола, по желтому блокноту.
– Работаешь, да? – сказала она. Ее пальцы остановились на чистом желтом листе бумаги. – Я тоже должна была бы сейчас работать.
Наполни стакан бурбоном где-нибудь подальше от стола, так, чтобы ей пришлось отойти, чтобы взять его.
Она подошла за стаканом.
Их руки не соприкоснулись.
– Ты знаешь, – сказала она, – на прошлой неделе я боялась, что этот год будет точно таким же, как и прошлый. За то, чтобы мы были счастливы, а?
– Фрэнк любил говорить, что человек сам кузнец своего счастья.
– Правда? – Она закружила янтарный водоворот в своем стакане. Платье цвета индиго свободно облегало ее. Легко угадывалось, что под ним нет бюстгальтера.
– Мы ведь не знаем друг друга достаточно хорошо.
– Скорее, даже совсем не знаем.
– Ты, конечно, можешь со мной не соглашаться.
– Я не имел в виду…
То, как она тряхнула головой, заставило его замолчать.
– Иногда чем больше мы говорим о каких-либо вещах, тем больше запутываемся.
– Иногда.
– Послушай, я несу эту чушь, однако… Правда состоит в том, что я не хочу оставаться сегодня одна. И среди всех лиц в этом «городе смерти» твое оказалось единственным, рядом с которым я не буду себя чувствовать одинокой.
– Большой город, – сказал он. – Здесь…
– Не говори мне про этот город. Или про смерть. Мои родители… Боже мой, даже собака, которая была у нас, когда я была ребенком…
Слезы наполняли ее глаза.
– Все хорошо, – попробовал успокоить ее Джон.
– Нет, не все. – Она всхлипнула. – Извини. Обычно все удивляются моему самоконтролю. Не веришь? Спроси любого в моем офисе.
– Это ненормально.
– Это правда.
Она подняла свой стакан:
– Итак, за что мы будем пить?
– За все.
– Нет, не за все. Во-первых, давай выпьем за Фрэнка Мэтьюса.
Они чокнулись стаканами. Выпили. Она опустила свой полупустой стакан:
– Обжигает.
– Ты сможешь привыкнуть к нему.
– Держу пари, уже смогла.
Она отвернулась, пошла к дальней стене, провела рукой по спинке кушетки.
Из радио доносились тяжелые удары бас-гитары, пронзительные вопли соло-гитары, скрипучий голос блюза «Чикаго».
Дождь стучал в окна, барабанил по крыше.
– Ужасная погода, – заметила она.