Громкий шепот

Милас Мари

Я сбрасываю пиджак, расстегиваю рубашку и снимаю запонки. Мне действительно ужасно жарко. Пальцы тянутся к татуировке на груди и прослеживают каждую линию, скрывающую уродливый шрам.

Брауни не перестает подталкивать меня к выходу, намекая, что его потребности не готовы больше ждать. Я открываю стеклянные двери кухни, выходящие во двор. Прохладный влажный воздух врывается в помещение, обдавая кожу свежестью. Брауни выбегает на улицу, а я следую за ним. Разуваюсь и шагаю по мокрой пожелтевшей траве. Холод пробирается сквозь пылающую

кожу, но не тушит вновь разрастающийся внутри гнев.

Чертов Саймон. Еще и Саманту с собой притащил. Ей вообще вход в этот дом должен быть запрещен конституцией. В целом как и брату, но он все еще мой близнец.

Наверное, связь, о которой все твердят и которую я так отчаянно желал почувствовать в детстве, все же существует. Только она, как и преступления, имеет разные аспекты и виды.

Виды преступной связи Саймона со мной – угроза, терроризирование и запугивание. Разжигание розни. Причинение вреда здоровью.

Любой обвиняемый преступник имеет право на защиту. Это моя связь с ним.

Я старался оправдывать его раз за разом. Не отказываться от сложных дел. Смотреть на поступки под разными углами. Но тщетно, потому что все дерьмо мира собралось в нем. Но по какой-то причине я отвечаю на его звонки, пускаю в свой дом, в свою жизнь и не могу отказаться.

Спасибо, мама, удружила. Можно было разъединить нас где-то на пути к матке? Ну или на крайний случай не награждать одинаковой внешностью. Чтобы я мог спокойно смотреть в зеркало и не видеть монстра.

Однажды Нейт сказал, что худшее, что может быть в жизни, – это наблюдать за тем, как человек, которого ты любишь, начинает видеть в тебе лишь чудовище. И он прав.

Но еще ужаснее жить с внешностью человека, являющегося воплощением всего худшего. Смотреть на людей, которых ты любишь, и наблюдать, как в нем они видят свет, а в тебе – тьму.

Взгляд, которым на меня посмотрела Валери, когда я вернулся домой, выбил почву у меня из-под ног. Она боялась. Видела его, а не меня. Я был готов прикончить Саймона прямо на месте, но даже не смог ударить его в лицо. Что со мной не так, мать вашу?

Я резко выдыхаю, выпуская плотное облако пара. Брауни приносит свою полумертвую резиновую утку и просит внимания. Я выхватываю из его пасти игрушку, вкладывая всю ненависть в бросок.

Бедная утка. Она этого не заслужила.

– Шевели задницей, малыш! Валери тебя избаловала. Я видел, как ты жрал вместе с ней печенье под одеялом! – кричу ему вслед.

Мы проводим еще некоторое время во дворе, как всегда, дурачимся, и меня немного отпускает.

Теперь я думаю лишь о мягких губах Валери. О ее сладком аромате и нежной коже. Никто из нас не прокомментировал тот момент, но это и не нужно. Мы оба понимали, что необходимы друг другу. И фальшивых объятий не хватило бы, чтобы утихомирить бурю внутри нас.

* * *

Валери так и не вышла из своей комнаты, но и

не легла спать. Я слышу шаги и то, как она напевает что-то себе под нос. Значит, у нее неплохое настроение. Это должно быть хорошим знаком, но меня настораживает, что она не спит, хотя уже давно за полночь. Валери уже долгое время любыми способами избегает сна. Каждую ночь я слышу, что она занимается чем угодно, лишь бы не закрывать глаза.

Вчера эта женщина вымыла весь пол первого этажа, пересадила цветы, нарисовала несколько картин и вычесала Брауни, потому что у него сезонная линька. Но ни разу ее ноги не переступили порог моей комнаты. Почему все вокруг просят моей помощи, а она – нет?

Я откидываю одеяло, собираясь пойти к ней, но звук крадущихся шагов и тихий чих со словами «будь здорова» прерывают меня.

Да, дорогая. Видимо, сама не скажешь, никто не скажет.

– Будь здорова, – бубню я себе под нос.

Слышу, как Валери спускается на первый этаж, гремит посудой, хихикает с Брауни и говорит ему, чтобы он не нюхал ее сиськи.

Маньяк.

Затем она возвращается и через секунду опять выходит из комнаты.

Что на этот раз?

Валери делает пару шагов, после чего я вижу пальцы ног с серебристыми блестящими ногтями около своей приоткрытой двери, которую никогда не закрываю до конца. Как будто надеюсь, что когда-нибудь она в нее зайдет.

– Валери, я тебя вижу.

Не открывая дверь до конца, она сначала просовывает одну голую ногу (очень сексуальную, между прочим), а затем медленно, словно жидкость, перетекает из коридора в комнату.

На ее плече одеяло, под мышкой подушка, а в руках – тарелка с попкорном. Этот вид вызывает у меня улыбку на грани смеха. Она похожа на маленького ребенка, решившего прийти в постель к своим родителям.

– Ты сделал попкорн, – констатирует она.

– Я подумал, что попозже ты захочешь его съесть.

Она вздыхает и делает шаг в направлении кровати. На ней моя любимая пижама: голубая футболка на одно плечо и шорты с подмигивающим облаком на заднице.

– Я подумала, может, тебе нужны фальшивые объятия? Сегодня был отмороженный день. – Валери смущенно потирает ступней голень другой ноги.

Это неожиданно. Я ни разу не видел, чтобы она смущалась. Это даже мило.

– Отмороженный? – с вырывающимся смешком произношу я.

– Отбитый.

– Ублюдский, – парирую я.

– Сраный.

– Дерьмовый.

– Жопский! – Она широко распахивает глаза.

– Боже, ты выиграла, – хохочу я. – У меня нет в запасе столько негативных эпитетов.

Я откидываю одеяло, приглашая ее наконец-то лечь, чтобы мы обнялись и желательно уснули.

– Не поверишь, но у меня есть вторая подушка, и одеяла мне для тебя не жалко, – киваю на ее походное снаряжение.

– Оу, ты такой джентльмен. – Она театрально прикладывает руку к сердцу, приближаясь к кровати.