Громов: Хозяин теней
Шрифт:
– В пятницу я встречаюсь с Завадским. Да и не стоит беспокоиться. Поверьте, я имела дело с охотниками. Они годами учатся видеть.
Это слово она произнесла особым тоном.
– Так что время у нас есть…
– И всё-таки, надеюсь, вы осознаёте, сколь опасно держать его здесь, среди обычных детей.
– Осознаю.
– Как и то, что я обязан доложить…
– И это осознаю. Более того, я надеюсь, что вы, как верный служитель Церкви сообщите Синоду…
Они всё-таки ушли, куда бы там ни собирались.
–
– Это… это те, кто убивают тени.
– А кто такие тени?
– Это… это тени… они идут с изнанки. С мира нави. Они пьют силу и жизни. Они… они теперь нас увидят! Увидят нас! Увидят и…
Его затрясло.
– Тихо, – рявкнул я. – Пока не увидели.
– Но…
– Успокойся. Как я понял, эти тени опасны?
– Д-да.
– Но убить их можно?
Савка кивнул, но как-то нерешительно.
– Вот. Значит, всё в порядке. Ты вырастешь. Выучишься… и вообще смотри на это как на шанс.
– К-какой?
– Жирный, Савка. Жирный…
Я задумался, как объяснить мальчишке. Тени… кем бы они ни были, опасны для простых людей. Стало быть, Охотник, эти тени истребляющий, будет человеком обществу нужным. А раз так, то и впишется в это общество куда легче, чем незаконнорожденный слепой мальчишка.
– Ты не понимаешь… – Савка затряс головой. – Они убьют… как только поймут, что я… что я их вижу, они придут за мной… придут…
– Не придут, – произнёс я со всей возможной убеждённостью. – Ты же сам слышал, что увидеть их не так просто. И Евдокия вон сказала, что время ещё есть.
Но я ошибся.
Времени у нас не было.
В тот вечер мы изрядно подзадержались. Пока я Савку во вменяемое состояние привёл. Пока отсиделись, чтоб ненароком на глаза кому не попасться. Пока пробежку завершили и занятия. Пока назад добрались. И наткнулись на запертую дверь.
Вот же ж.
Савка снова пришёл в ужас. Я же, вымещая раздражение, дверь эту пнул, сколько было силы, заодно уж прикидывая, где ночевать – в коровнике или на конюшне. Но, благо, не пришлось. Открыли.
Мрачный Фёдор, широко позёвывая, буркнул:
– Где шляешься? Завтра вон доложусь и всыпет тебе наша княгинюшка по первое… иди вон. Не перебуди…
Мы и пошли, благо недалеко.
Дортуар, в котором стояла Савкина койка, был первым от лестницы. И сама койка находилась почти у двери. А потому Савка, скинув ботинки, на цыпочках проскользнул в эту самую дверь. Разделся и нырнул под тонкое одеяльце.
Остальные спали.
Здесь вообще засыпали быстро. Ну да за учёбой и работой так уматывались, что сил на иное уже не оставалось. Вот и Савка глаза закрыл, готовый отключиться.
Не вышло.
Прохладно.
Это мы оба отметили. И я ещё подумал, что вроде бы как лето на дворе, а уже вон прохладно. В старых домах всегда так. Камень хранит свой холод. И если летом эта прохлада скорее
Дотяну ли?
Савка, унимая дрожь, вытянулся в кровати. Лёг на спину. Замер. И осторожно, стараясь лишний раз не ворочаться, чтоб не разбудить кого, перевернулся на бок. Панцирные сетки имели обыкновение безбожно скрипеть и постанывать. Не в этот раз.
Как-то вот…
Звуки исчезли. То есть сетка растягивалась под тяжестью тела, а звуки исчезли. И холод сделался более отчётливым.
И в целом что-то изменилось.
Рядом.
И что бы это ни было, оно представляло опасность.
– Вставай, – я сдёрнул Савку, который уже вознамерился уснуть. – Подъём, подъём. На том свете отоспишься. Так, тихонько… не делай резких движений. Просто открой глаза. Не отрывая голову от подушки.
Скрип.
Протяжный скрип открывающегося окна. И шипение, раздражённое такое, на самой грани слышимости. А может, и за гранью, потому что не раз и не два я убеждался, что Савкин слух куда острее обычного человеческого.
Дыхание сбивается.
– Тихо, – шепчу я. Вот никто-то до сих пор меня не слышал, а всё одно шепчу. – Давай… поворачивайся на другой бок. Так вот, будто сон плохой.
Потому что сейчас Савка лежал спиной к окну.
Он всхлипнул.
Но подчинился.
– Глаза не раскрывай полностью. Прищурься и сквозь ресницы…
Всему его учить надо. Но справляется.
Окно приоткрыто.
Странно.
Неправильно.
Окна в приюте, те, которые не были заколочены изначально, запирались. И массивная щеколда уж точно не сама собой сдвинулась. Она тугая. И Фёдор, запирая окна на ночь, всегда матерится на эту тугость. Но ведь сдвинулась. И ветер жадно то засасывал белую тряпку занавески, то выплевывал её, заставляя вспучиваться пузырём.
Как такое пропустили?
Щеколды проверялись перед сном и дважды. Мне это ещё казалось такой от начальственной блажью, но…
Черное пятно протянулось по подоконнику, превращаясь в тощую длинную конечность. Савка даже моргнул, но тут же опомнился и поспешно задышал, изображая сон. Актёр из него был так себе, но…
– Что за хрень? – спросил я, поскольку тощая лапа с подоконника не убралась. Она становилась то короче и толще, то вытягивалась в нить, постоянно меняя местоположение, точно пытаясь нащупать что-то на этой вот белесой глади.
– Тень, – шепотом ответил Савка. – Отец… рассказывал.
– А чего ей надо?
– Н-не знаю… – он вдруг вспомнил, что очень боится этих теней и поспешно зарылся в подушку лицом. Э нет, так не пойдёт.
Если эта тварь опасна, то выпускать её из виду нельзя.
На помощь звать?
Кричать?
Кому?
Фёдору? А он поможет?
Меж тем шипение раздалось снова, заставив Савку слегка повернуть голову.
– Она… нашла ход.
Тень протянулась сквозь подоконник, такой длинной чернильной нитью, на конце которой набухла капля. Да что оно вообще такое?