Громов: Хозяин теней
Шрифт:
Захотелось вдруг, чтоб у меня тоже сын был, на меня похожий.
Как этот вот на Викусю.
Рожа, правда, покруглее и понаглее. Сам улыбается, а в глазах такое вот… характерное выражение, уверенность, что он-де самый умный, самый ловкий.
– Доброго дня, Савелий Иванович, – и говорит-то бодренько, радость от встречи изображая. – Не надоел вам тут Тимошка?
Тимоху по макушке гладит, играя доброго папочку.
– Шлялся где? – интересуюсь.
– Простите?
–
– Я… у меня дела были…
Ага. Были. Даже знаю, какие… вон, духами от него тянет, слабенько, но в стерильном воздухе палаты запах этот чёткий. И след от помады на шее так и не достёр. Помады ныне особо стойкие пошли. Хрен избавишься.
– Дела у него… – на меня накатывает усталость. – Вали отсюда, отец года… и обещание выполни. Проверю…
Он вспыхивает. И хочет что-то ответить, только под взглядом охранника, которому и пришлось развлекать Тимоху, сдувается быстро.
– Пока, – Тимоха машет рукой. – Не умирай ещё. Ты смешной.
– Ты тоже… заглядывай, если будет время.
И по глазам его папеньки вижу, что заглянет. Не раз и не два…
Скотина.
А там мне холодно. И мутит. Тошнота подкатывает к горлу, упирается в стиснутые зубы и отступает, оставив характерный кислый вкус во рту.
Холод же пробивается мелкой дрожью.
И Савка сворачивается клубком, дышит на руки, пытаясь унять его. И моему появлению он не рад. Он… испуган? Обижен? И всё сразу?
Но сил вытолкать меня не хватает. А я… я молчу.
Что тут скажешь?
– Вот… так и лежит, Евдокия Путятична, – голос Фёдора полон беспокойства. – Ни живой, ни мёртвый. Я велел его перенесть. Ну, чтоб беды не вышло. Дети-то страсть до чего напужалися. Да и я, признаться… спаси Господи.
Я почти вижу, как он крестится, широко и размашисто.
– Давненько жути такой не видал. И не просто пиявка какая, нет, настоящий крухарь. Воплотившийся почти…
– Как он попал за периметр?
Вот и мне интересно – как.
А название твари запоминают. Крухарь. Ни о чём не говорит, но это пока.
– Так… окно открыли… открыли окошко… и иконка сдвинулась… чутка так, на малость самую.
– Сама?
– Так… кто ж его знает. Окошко-то я закрывал самолично, Евдокия Путятична. Вот вам крест, закрывал! И проверял! Я ж разумею, я ж не они…
И тут я Фёдору верю. К ежевечерним обходам он относился серьёзно, каждое окно проверял, створки дёргал, шпингалеты пальцем тёр. Я ещё думал, это чтоб подопечные не разбежались.
– Да и крухарь… откуда здесь такой твари взяться-то?
– Он ли?
– Уж поверьте, Евдокия Путятична… он… как есть
Теплая рука легла на лоб и от неё потянуло силой.
Хорошо.
Теперь жар, исходивший от Евдокии Путятичны, согревал. И Савку перестало трясти.
– А малец-то одолел… – добавил Фёдор. – От же ж… хорошую кровь сразу видать. Вы… чего с ним делать будете?
– Не знаю… – Евдокия Путятична вздохнула. – Надеялась, что время ещё есть, а оно вот как повернулось.
– Тут ещё… – Фёдор замялся. Явно было, что ему есть что сказать, но он сомневается, надо ли. И всё же решился. – Извините… кому бы другому… смолчал… не моё это дело, в барские игрища… но вот.
– Это что?
– Метка…
Я бы посмотрел. Но Савка упрямо отказывался открывать глаза. Да и вовсе ощущался… нехорошо. Слабо.
– Ну, вроде метка. Или вот манок. Камень со скверного места. Не сказать, чтоб с самого… но тени такие от чуют. Я ещё тогда подумал, чего он к мальчонке попёрся? Кровать-то от окна далече, у двери самой. А это комнату надобно перейти…
Интересно.
У меня вот похожие мысли возникли.
– Тени ж… им же ж всё одно, кого жрать… а он тех, у окна, не тронул. Мимо прошёл. Чтоб крухарь да полез дальше, чем надобно? Только если вот…
– То есть, ты хочешь сказать…
– Позвали его. Я этот камушек под кроватью мальчишкиной нашёл. Кто-то кинул его. И окошко приоткрыл. И иконку сдвинул… не снял, а сдвинул. Может, даже проклятой водой и дорожку прочертил, батюшка ж наш крепок в вере… только, Евдокия Путятична… вы это… не говорите никому.
– Почему?
– А потому что скверну из камушка вытянули. И с окошком не докажешь. Но ежели так, то выйдет, что у вас тут чуть ли не смертоубийство затевается.
Разумно.
Очень даже.
– А сами ведаете, сколь многим вы не по нраву. И случая ведь не упустят подвинуть. Тот же Антошка спит и видит, как бы в креслице сесть. Одно дело, когда несчастный случай по служебному недосмотру… я уж тут покаюсь. Вы мне штрафу там или взыскания какого возложите, как оно положено… и на том всё притихнет.
Лежу.
Дышу. Впитываю силу, которая уходит куда-то внутрь. И чувствую слабое Савкино возмущение. А с чего возмущаться-то? Не я эту тварь привёл. А без меня хрен бы Савка справился.