Громов: Хозяин теней
Шрифт:
– Почему вообще не катетер? – спрашивает она, закрепляя иглу.
– Да чего-то там у них не заладилось, – отвечаю. – Я в этом не смыслю ни хрена.
Тимоха хихикает. И картошка вываливается изо рта.
– Ой…
– Извините, пожалуйста, – Тимохина мать убирает картофелину и сына за ухо с кровати стаскивает. – Я прослежу. Больше он вас не побеспокоит. Я не знала… отец вдруг решил, что хочет общаться…
– А так не хотел?
– Не особо, – она отводит взгляд, будто стыдясь. – Я думала, они в
– Врать своим – западло, – говорю.
И Тимоха обижается.
Надувается.
Да, с детьми сложно, особенно с мелкими.
– Иди, – указываю на дверь палаты. – И подумай…
– Папа… сказал, что так лучше, – он шмыгает носом. – Чтоб мама не нервничала… хорошо же.
Ну да. Папе – определенно. Привести малого, бросить… хорошо. Очень.
– Папа говорить может чего угодно. А у тебя своя голова на плечах должна быть. Думать надо. Ясно.
Кивает.
И руку протягивает робко так.
– Мир? Я… я так… лего оставить могу! Я ж так…
– Какое лего? – вспыхивает мать?
Понятия не имею, но коробка здоровая. Надеюсь, понравится.
– Да нет, это подарок, – руку поднять тяжело, пусть и не ту, которая капельницами сегодня обвита, но вот вторая с трудом отрывается от одеяла. И касаюсь теплых Тимохиных пальцев со страхом… нет, я ж не заразный. И вообще тут стерильно до охренения.
Но вдруг да…
Вдруг что-то случится от этого прикосновения.
– Мир, – отвечаю. И Тимоха убирает руку. – А теперь подожди там за дверью. С мамой твоей переговорим.
– Идём, – Ленка протягивает руку. – Слушай, знаешь, где тут воды взять можно? Пить хочется…
– Там кулер есть…
Ленка наверняка знает. Да и есть у неё, кому за водой сходить. Но уходят. И дверь она прикрывает. А я смотрю на женщину. Обычная. Может, когда-то была красавицей, но красота уход любит. А ей некогда. Она пашет и давно. Устала вон.
– Я… мне жаль…
– За работу очень держишься? – интересуюсь. – Руки у тебя больно хорошие. Иди ко мне.
– Кем?
– Медсестрой. Будешь вон иголки втыкать и за машинками этими следить. Не обижу.
Она вздыхает и качает головой:
– Извините, но… нет.
– Чего так?
Поджимает губы. Неприятно говорить людям, что они скоро сдохнуть. Но и врать она не станет. По лицу вижу. А ведь сынуля Викушин хорошую женщину нашёл. Только, как любой придурок, не понял. Я вот тоже мало что понимал.
– Вам… недолго осталось. А мне… увольняться. И потом куда? Здесь не оставят. Здесь… место для своих.
А этих своих она ткнула носом в грязь.
– Могу… подработкой… ночью, – она вцепляется в свою сумку. – Подежурить… когда своих нет.
– Подежурь, – соглашаюсь. – А малого куда денешь?
– Подруга присмотрит. Мы вместе квартиру
Я это вижу. Понимаю.
И она понимает.
– Что думаешь? – спрашиваю. – Про план твоего бывшего?
– Придурок он…
Ну это очевидно.
– Жаль, раньше не понимала. А так… не надо.
– Чего не надо?
– Если вдруг появится у вас мысль оставить Тимохе… деньги там… не надо.
– Почему?
– Потому что тогда он его отберёт, – и в глазах тоска. – Заявит, что у него жильё… и связи… у него тетка в прокуратуре.
Ну да, сестрица наша карьеру сделала весьма неожиданную. Оно-то секретарь при прокуратуре тоже, если разобраться, невеликая птица, но иные связи не в должностях.
– Ему ведь Тимоха и не нужен. Но как опекун…
Он будет иметь права на деньги.
– Молодец, – говорю. – Что понимаешь… и не бойся. Я не настолько мозгами размяк. Упыри… они устойчивые.
Ленке надо будет шепнуть.
Пусть придумает чего. Наверное, всё же мозгами размякать начинаю. А хорохорился-то… какой из меня упырь. Впрочем, приехавший Антоненко уверил, что самый настоящий. Нет, будет он мне тут бумажки пихать на подпись с надеждою, что читать не стану.
Стану.
И обсудить контракт сил хватит. И вообще… я ещё живой.
На этот раз возвращаюсь почти в момент. Раньше такого не было. Какой-то кусок нет-нет да выпадал. А тут вот если и ушло, то буквально пара секунд. Дверь за дознавателем закрывается.
А Савка сидит.
Жует плюшку и радуется, что всё так хорошо сложилось.
Ну да.
Хорошо.
Для кого-то.
Но мне всё это не нравится. Очень не нравится.
– Почему? – интересуется Савка, прихлёбывая остывший чаёк. Причём торопливо так, уже сообразил, что в любой момент отобрать могут, что не для его, Савкиной, персоны нынешняя благодать.
– Потому что он не спросил о том, что было ночью.
А ведь должен был.
Он же ради происшествия этого и припёрся. А тут чаи, беседы на отвлеченные темы о смысле жизни и иных высоких материях. Чудовища же ночного будто и не было. И сомневаюсь, что господин дознаватель опасался нанести мальчику непоправимую психологическую травму.
Нет…
Дело в ином.
В чём?
Он знал, что случилось? Без Савкиных показаний.
– Он хороший.
– Да просто замечательный, – соглашаюсь с Савкой, сожалея, что привязаны мы к кровати, точнее Савка. Ну и я с ним.
Мне бы бесплотной тенью выйти.
Прогуляться по здешним коридорам в виде призрака. Да и послушать, о чём любезнейший Михаил Иванович беседует с другими свидетелями.
И отзываясь на желание моё, внутри шевельнулось… что-то.
Часть меня?