Громов: Хозяин теней
Шрифт:
– Голова болит, – честно ответил я, хотя и не был уверен, что болела она после стычки с тварью. Может, Савкино тело так на меня реагирует. – И есть хочется. Очень.
– Это нормально. Энергетическое истощение…
– Чай поможет, – согласилась с ним Евдокия Путятична. – С вареньем. И сушки есть.
– Я печенье привёз. Шоколадное. Будете?
Отказываться она не стала. Я тем более. Не настолько я вежливый, да и не положено сироте. Так мы и пили чай с сушками, вареньем крыжовенным, которое Евдокия Путятична
Просто пили.
Молча.
И так же молча, допив, они разошлись, а я остался. Разве что Евдокия Путятична в дверях сказала:
– Завтра прибудет дознаватель от Священного Синода. Он хочет поговорить с тобой. Не следует его бояться…
И тут соврала. Мы это поняли.
– Главное, – добавил Антон Павлович. – Не пытайся от него что-то утаить…
Интересное, однако, напутствие.
Глава 8
«Предохранить ребенка от заболеваний может каждая мать. Медицинские авторитеты подтвердили, что молочная мука от завода Михеева действует самым благотворным образом на развитие детского организма…»
О прибытии дознавателя возвестила суета. Сперва, стоило чуть придремать, нагрянула Зорянка с ведром и веником. И громко охая, причитая и молясь – причём получалось у неё как-то одновременно – принялась наводить порядки.
– Господи, что ж это деется, что деется… – повторяла она, натирая дежурные иконы. Время от времени Зорянка поплёвывала на тряпку, а потом тёрла с особым остервенением.
Затем поменяла бельё.
И даже без ворчания почти выдала новую одежду.
Заглянула и Евдокия Путятична.
Антон Павлович, от которого тянуло свежим перегаром, пощупал лоб и рекомендовал лечение отдыхом. А батюшка Афанасий, вошедши в лазарет, щедро облил святою водой. Подозреваю, больше досталось мне, нежели стенам, но на том всё и затихло в ожидании.
Завтрак и тот отложили.
Я даже начал было подумывать, не попросить ли ещё еды, потому как шоколадным печеньем с сушками долго сыт не будешь, но услышал рокот мотора. Затем раздались голоса. Хлопнула дверь.
И другая.
Пол заскрипел под тяжестью тела. И, наконец, явился дознаватель Священного Синода.
От него пахло мятой и ещё клубничным вареньем. Сдобой. Ванилью. И главное, запахи эти не перемешивались, существуя каждый по себе. Они окутывали массивную фигуру дознавателя облаком, словно бы желая сгладить и очертания ее, и в целом страх, который люди испытывали пред Священным Синодом. В глазах же Савки, который только-только выполз из убежища души или разума, дознаватель вовсе был огромен. Он заслонил собой не только дверь и отца Афанасия, увязавшегося следом, но и весь
– Доброго дня, – произнес дознаватель неожиданно мягким голосом. – Как себя чувствуете, молодой человек?
И улыбнулся. Вот хоть мы не могли видеть, но я остатки души поставить готов был, что он улыбнулся.
– Д-доброго дня, – слегка заикаясь, выдавил Савка. И попытался сползти с кровати.
– Лежи, лежи, – дознаватель замахал руками. – Тебе вставать ещё рановато.
– Лежи, – буркнул и я.
Вот не понравился мне этот тип. Категорически.
– Ну, давай, что ли знакомиться, герой, – произнес он вроде бы с насмешкой, но не обидной. – Меня вот кличут брат Михаил. Но можешь звать Михаил Иванович. А ты у нас Савелий. Верно?
– Д-да.
– От и славно. Хорошее имя. Сильное. И ты у нас не слабый. Брат Афанасий, а сообрази-ка нам чайку. Под чаёк всяко беседовать сподручней. И чтобы не пустого, с плюшками там, с баранками. С пирожками вот ещё можно. Любишь пирожки?
Спрашивает ласково. И Савка от голоса этого, от разговора, столь разительно расходящегося с ожиданиями, успокаивается.
– Люблю, – отвечает.
– А с чем? Я вот с яблоками…
И знак делает рукой, чтоб батюшка Афанасий вышел да не мешал беседе. Тот и выходит.
– Сладкие. Мама с вишней пекла. И с черникой, – сказал Савка и посмурнел.
– С черникой не обещаю… А матушку твою жаль. Помолюсь за неё.
И крестом себя осенил. И в том ни толики притворства. Ну или я не почуял. Хотя… Крепкий мужик. И дело свое знает хорошо. Савка вон почти уже доверием проникся, а если и дальше так пойдет, то и вовсе наизнанку вывернуться рад будет, лишь бы новому приятелю угодить.
– Тяжела доля сиротская… – выдал дознаватель. – Я вот своих родителей и не ведаю… Подкидыш.
Савка на него и глянул иначе.
Не врёт?
Не врёт. Хрен его знает, откуда это понимание, но точно знаю, что не врёт. И вновь же на доверие работает. А Савка ещё мелкий и на манипуляции ведётся. На такое вот, тщательно отмеренное доверие, которое ему представляется полным.
– К монастырю святого Георгия, – продолжил Михаил Иванович. – Господь так пожелал. И стезю мне с малых лет определил. Как и тебе её определили.
– Я, – Савкина рука потянулась к медальону. – Не хочу…
– Страшно было?
Савка кивнул.
– Очень, – выдавил он тихо. – Я… Я не хочу снова… не хочу такое видеть!
Но дознаватель головой покачал и промолвил:
– У каждого из нас свое испытание… Позволь?
И тяжёлая рука легла на макушку, показалось, что того и гляди придавит, а то и вовсе раздавит.
А потом от неё потянуло… Силой? Светом? Теплом? Всем и сразу. И свет этот с теплом пробились сквозь кожу. И дальше. И в самую глубь Савки ухнули, разом выдернув всё то, что люди прячут от посторонних глаз.