Громовая жемчужина
Шрифт:
— Ах, тебе не нравится мое тело? — прошипела она. — Ты хочешь, чтобы все было без обмана? Ладно, ты сам напросился…
Если бы в тот миг на побережье очутился случайный прохожий, он не заметил бы ничего особенного. Только что парочка ссорилась, бросаясь оскорблениями, и вдруг девица умолкла и прыгнула на мужчину, словно собираясь задушить его в объятиях. Однако взору чародея открылось нечто совершенно иное.
Кагеру прижался к корню, за которым прятался, и затаил дыхание, когда увидел Сахемоти в щупальцах огромного спрута. В одно мгновение бывший бог был спутан по рукам и ногам.
— Сначала тебя задушу… потом подниму прилив и съем твоих слуг… а обломки этого деревянного балагана волны унесут в глубокое море. Если сюда вернется мужичье, съем и их тоже… И побережье снова станет тихим и спокойным, как и положено кладбищу… навсегда…
Сахемоти стоял спокойно, не стараясь вырваться. Он как будто и не замечал щупалец, опутавших его тело.
— Демоница, одумайся, пока не поздно. Я не люблю насилие, но все же не забывай, что я был акульим царем.
— Да какое мне дело, кем ты был? Я — царица Тайхео. Я считаю луны и управляю приливами. Я могу утопить кого угодно. Все рыбаки боятся меня. В облике тысяч морских бесов я подкарауливаю их в море и забираю их жизни…
— Держать в страхе побережье не значит править океаном…
Нежданная радость вдруг наполнила сердце Сахемоти. Его рискованные поиски памяти оказались не напрасными — кажется, он вырвал у прошлого еще одно имя.
— Ты не царица Тайхео, самозванка, — сказал он. — Глубокие области океана тебе не подвластны, сколько бы ты ни хвалилась. Ты боишься их. Побережье, шельф, рифы — вот твои охотничьи угодья. Давно не виделись, Цукиеми.
— Кто?
В шипящем голосе послышалась растерянность, хватка щупальцев чуть ослабла…
— Цукиеми, Считающая Луны. Когда-то это имя было твоим. Но рыбаки суеверны, они живут слишком близко к смерти. На месте забытого бога они создадут целый выводок страшных и нелепых демонов. Таких, как ты.
Круглые глаза спрута наполнились ненавистью.
— Что с того? Мы все стали демонами. Или умерли. Другого выбора нет. Спасибо за имя, ничтожество…
Щупальце сдавило шею Сахемоти, словно железная петля. Казалось, еще миг, — и будет сломана шея. Но ничего подобного — Сахемоти всё так же стоял и улыбался. Морская демоница с удивлением и тревогой ощутила, что нежная человеческая плоть жертвы стала твердой как камень и начала расти, раздуваясь изнутри. В кожу спрута впились острые роговые выступы. Она хотела бросить жертву, но было уже поздно. Глаза Сахемоти загорелись в темноте ярко-желтым огнем, зрачки превратились в вертикальные щели.
— Говоришь, «безмозглый» и «кровожадный»? — спросил он, завершая превращение. — С чего ты решила, что я отрекся от власти над Тайхео?
И на это раз случайный свидетель не заметил бы ничего особенного — только то, что мужчина оторвал от себя навязчивую девушку и встряхнул, словно желая привести в чувство. Но Анук, затаившийся в траве на соседней дюне, зашелся беззвучным смехом. Он представил себе ощущения демоницы, когда вместо хлипкого человечьего тела она обнаружила в своих объятиях самого страшного обитателя Тайхео — вани,
Что могут сделать гибкие щупальца против ороговевшей чешуи? Что клюв против пасти, полной острых зубов длиной с ладонь? Несколько стремительных движений — и откушенные щупальца одно за другим, извиваясь, упали на землю. Вани перехватил окровавленную голову спрута, встряхнул, подбросил и снова поймал, разрывая ее на куски. Незримое пространство накрыла волна кровавого тумана, пропитанного ужасом жертвы и наслаждением убийцы. Кагеру не успел закрыться — и волна настигла его, едва не лишив разума. Мокквисин зажал ладонями глаза и уши и начал повторять про себя первую попавшуюся молитву, изгоняя из сознания ужасные видения пиршества бога-дракона.
Наконец он сумел вернуть себе обычное зрение. На побережье почти ничего не изменилось. Только мужчина теперь держал девицу за шкирку, а та вырывалась и вопила:
— Не тряси меня! Не трогай! Убери руки, чудовище!
— А не свернуть мне ли тебе шею? Как думаешь, понравится тебе ходить затылком вперед?
— Не надо! Прости! Я буду тебе служить! Сделаю все, что прикажешь!
Сахемоти отпихнул девицу.
— Просят не так.
Ныряльщица ударилась в слезы.
— Прости, я не могу тебе поклониться! У меня в темени дырка! Если я тебе поклонюсь, мой мозг вытечет на песок!
— Вот что делают с богами суеверия рыбаков! — расхохотался Сахемоти. — А как насчет зеленых огурцов?
Девица всхлипнула.
— Я их смертельно боюсь. Пожалуйста, позволь мне уйти! Я больше никогда не побеспокою тебя! Ты обо мне даже не услышишь!
— Меня это не устраивает… Погоди, куда это ты собралась? Разве я тебя отпускал? Кстати, в начале нашей беседы ты мне что-то предлагала… Что-то насчет добрососедских отношений и более того…
— Но я не думала… Ай! Отпусти, не надо! Мой мозг сейчас вытечет!
— А мне-то что? Невелика потеря…
Луна незаметно уплыла за сосновый холм, побережье окутала тьма. Сочтя, что видел достаточно, вернулся на свой пост у костра Кагеру. Почти до рассвета он мысленно перебирал источники по древнему Кириму, выуживая из них все упоминания о богине Считающей Луны, и раздумывал, как ее появление может быть связано с планами Сахемоти. Еще он размышлял об ипостаси Сахемоти, которая открылась ему этой ночью. «Все-таки хорошо, что он держит морское чудовище глубоко внутри себя и нечасто его выпускает. Я бы на его месте…»
В отличие от мокквисина, Анук не торопился уходить с дюны. Божественную половину его существа переполняло восхищение Сахемоти («Старший брат — сила! Никогда в нем не сомневался! Эх, как он этого спрута!.. на части!..»), а человеческая половина подсматривала за мужчиной и женщиной и получала низменное удовольствие от этого.
А в кроне сосны, растущей на самом берегу моря, притаился еще один свидетель. Он держал в поле зрения всех — и колдуна у костра, и мальчишку в дюнах, — но только Сахемоти и Цукиеми интересовали его по-настоящему. В глазах свидетеля не было ни страха, ни удивления, ни праздного любопытства, а только пристальное, ничего не упускающее внимание.